и через силу улыбнулась.

— Какие красивые… — сказала она, втягивая в себя нежный аромат. — А цвет какой… цвет! Спасибо тебе за них.

Она улыбнулась, теперь уже естественно, и у меня в сердце снова шевельнулась та самая игла, в очередной раз причинив острую жалящую боль. Мне захотелось вскочить, сгрести ее в охапку и зацеловать до смерти. Но я только вцепился в край стола и сидел, не переставая любоваться ею.

— Ну как, поступил? — спросила Света, и ее губы растянулись в горестной, но необыкновенно прекрасной улыбке.

Я кивнул, не проронив ни звука. Я понимал, что факт моего поступления травмирует ее нежное сердечко. Мы молчали, глядя друг другу в глаза, и меня обдавало то жаром, то холодом. Как жаль, что она не поступила! Ведь я так надеялся, что мы будем встречаться с нею, ходить в кино, на концерты и в театры, делиться новостями, радостями и горестями, дискутировать и спорить. И все надежды единым разом прахом пошли. Единым махом. Но не это главное. Такая девчонка… Как они могли ее не принять? Где были их глаза?

— Поздравляю… Я была в этом уверена с самого начала, — сказала Света. — Желаю тебе хорошо учиться… и быть удачливым… во всем.

Ее губы задрожали, но она тут же взяла себя в руки и попыталась выдавить из себя подобие улыбки. А я сидел, не зная, как себя вести, чтобы не причинять ей излишней боли.

— Давай завтра сходим к председателю приемной комиссии… поговорим… — робко предложил я.

Она отрицательно покачала головой.

— Может быть, пойдем… погуляем по городу. Поговорим, подумаем, как быть дальше, — сказал я первое, что пришло в голову.

Светлана строго посмотрела на меня и ответила тоном, не терпящим возражений:

— Спасибо, Гена. Только я очень тебя прошу, не надо меня утешать — я не на исповеди. А как быть дальше — это жизнь сама подскажет. Приеду домой, там будет видно.

Минуту помолчав, она тихо произнесла, как бы невзначай:

— Буду тебе очень благодарна, если ты поможешь мне нести вещи на вокзал. Только это поздно. Поезд на Сумы уходит сегодня в двадцать два двадцать.

— Помогу, конечно. Только зачем так скоро домой? — спросил я, чувствуя, что надежд у меня на свидание — никаких.

— Спасибо большущее. Мне больше нечего делать в этом городе. Он для меня оказался негостеприимным. А сейчас, Гена, извини — мне нужно собраться и спокойно уложить вещи, чтобы ничего не забыть, — сказала Светлана, чуть наклонив голову набок.

— Намек понял. Когда за тобой зайти? — спросил я напоследок и поднялся со стула.

— В половине девятого. Нужно успеть взять билет — мой поезд проходящий, — пояснила она.

Мы вышли в прихожую, где нас остановила Вера Карповна и обратилась к Светлане:

— Светочка, что же ты молодого человека не угощаешь? Он ведь не виноват, что тебе не повезло, и его следовало бы поздравить с поступлением. Давайте я вам чайку согрею, что ли?

— Спасибо, Вера Карповна, — поспешил я успокоить старушку. — Светочке надо еще успеть собраться. А я не прощаюсь — зайду за нею в половине девятого. До встречи, — сказал я им обеим.

— Пока, — ответила Светлана, и из-за роз, которые она все еще держала около лица, едва заметно блеснула ее колдовская улыбка.

Вера Карповна, вежливо кивнув, удалилась на кухню. А я вышел в грязный подъезд, спустился по лестнице и направился в кассу автовокзала, чтобы купить себе на завтра билет до Запорожья, где меня с нетерпением ожидала мама, целый дом родственников и закадычные друзья.

Мы стояли на платформе у двери вагона сумского поезда в толпе пассажиров и провожающих. Я смотрел на грациозную фигуру Светланы, с трудом веря в то, что через несколько минут поезд увезет ее от меня в неведомый мне город, и никто не знает, когда я ее увижу в следующий раз и увижу ли вообще. При свете вокзальных фонарей она казалась красивее, чем когда-либо.

— Светочка, ты дашь мне свой адрес? — робко спросил я.

— Зачем? Ведь мы и встречались-то всего-ничего. По пальцам одной руки можно перечесть, — ответила она, пожав плечами.

— Было прекрасное начало. Для меня, во всяком случае. Так почему бы не быть не менее, я надеюсь, прекрасному продолжению? — ответил я, стараясь выглядеть непринужденным.

— Кто знает, каким оно будет, если вообще будет? Впрочем, я не против. А у тебя есть на чем записать и чем? — лукаво спросила она.

— А как же! Я человек предусмотрительный. Заранее приготовил, — сказал я, доставая блокнот и авторучку.

Она продиктовала адрес и замолчала, взглянув на круглые часы на столбе над платформой.

— А телефончик у тебя дома есть? — спросил я, совершенно не рассчитывая на положительный ответ.

— Телефончик — есть, — озорно ответила Света и тоже продиктовала.

Я вырвал из блокнота листок и протянул Светлане.

— Вот, возьми, пожалуйста.

— Что это? — спросила она, пытаясь при тусклом ночном освещении прочесть написанное на листке.

— Адреса: моей тети — харьковский и мой домашний — запорожский. На всякий случай.

— Отъезжающих прошу зайти в вагон, — сказала строгая проводница, осветив тяжелым электрическим фонарем циферблат своих наручных часов.

Света сделала шаг в сторону вагона, но я удержал ее за руку.

— Погоди… рано еще. До отправления целых десять минут.

По радио объявили, что посадка на сумской поезд заканчивается. Заиграла музыка, и красивый тенор чувственно запел:

«Сиреневый туман над нами проплывает, Над тамбуром горит полночная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, Что с девушкою я прощаюсь навсегда.»

— Все, Гена, — прошептала Светлана, — прощаемся.

— Не спеши, успеешь еще, — не сказал, а простонал я.

Светлана ласково улыбнулась и сжала мою руку в своей. А сладкий голос певца продолжал:

«Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь, Уеду я на год, а может быть, на два, А может, навсегда ты друга потеряешь? Еще один звонок — и уезжаю я.»

— Слышишь, это песня про нас с тобой, — пролепетал я, привлекая ее к себе.

Она не отстранилась. Мы замерли, тесно прижавшись друг к другу и глядя один другому в глаза. Уже хорошо знакомый травный запах ее волос и будоражащий аромат девичьего тела и дыхания вихрем закружили мне голову. Я прижал ее к себе, что было сил, наши губы сами по себе сблизились, и я припал к ним в каком-то неистовом, совершенно неконтролируемом поцелуе. Внезапно она как-то по-особому застонала и вдруг резко отпрянула. Светлана часто и глубоко дышала, глядя на меня широко раскрытыми глазами, полными слез и какого-то душераздирающего укора.

— Гена… — чувственно прошептала она, — зачем ты так?.. Я не ожидала…