Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты увлекался чем-нибудь еще? Может быть, если бы кто-то вовлек тебя во что-нибудь другое, ты бы с головой ушел в совершенно иное дело и забросил бы свое радио куда-нибудь подальше, — сказала она, кокетливо вздернув бровь.
— Увлекался, — охотно ответил я. — Театром. Даже играл на сцене в областном театре народного творчества. Говорят, неплохо получалось. И в оркестре играл. На трубе. Сначала в духовом, а потом и в эстрадном. Но у меня со слухом, мягко говоря, сложновато, поэтому в профессию это увлечение перерасти никак не могло. И астрономией увлекался. Читал книги Бориса Александровича Воронцова-Вельяминова, Амбарцумяна, Шкловского и других. Даже переписку вел с Борисом Александровичем. Долго колебался, чему отдать предпочтение — радиотехнике или астрономии. И понял, что меня в радиотехнику тянет значительно сильнее.
— А как ты понял, что сильнее? — не отступала Света.
— Ну, радиотехника несколько лет была рядом, буквально у меня в руках. Чем больше паял, тем больше паять хотелось, книги по радиотехнике читал — как художественную литературу. И, конечно же, еще и путем рассуждений, анализа, сопоставлений и тому подобного, — пояснил я.
— Ага, все-таки на основании рассуждений, то бишь какой-то логики. Так где же порыв души? — продолжала заедаться Светлана. — Кстати, мне кажется, что и супружество — это тоже что-то сродни этим твоим призваниям.
— Даже так? Почему же? — удивился я.
— Ну, смотри: выхожу я замуж по любви, потому что влюблена по уши, думаю о своем возлюбленном дни и ночи, меня влечет к нему и так далее. Потом живу с ним несколько лет, рожаю от него ребенка, воспитываю. И вдруг мне встречается другой человек, который меня волнует гораздо больше. Что мне делать? Разводиться? Насиловать себя — терпеть опостылевшего? Или тайно встречаться с любимым, жить двойной жизнью?
— Ну, уж это было бы безнравственно с твоей стороны, непорядочно, — сказал я.
— А жить с нелюбимым и делать вид, что любишь — это нравственно? А разводиться, травмировать ребенка и навязывать его чужому человеку, травмировать супруга — это порядочно? Убить в себе новую любовь — может быть, это нравственно? Что ты на это скажешь, Гена, а? — задорно спросила Света.
— Я же говорил, жизнь — штука иррациональная, и ее надо принимать такой, как она есть, а не искать разумного выхода. Она в каждом конкретном случае сама подскажет, что тебе делать и как поступить в данный момент. А если об этом думать заранее, как-то планировать, пытаться по-своему упорядочить, то можно с ума сойти, — ответил я после некоторой паузы.
— Да, можно. Тут ты, пожалуй, прав. Но тогда не нужно так легко швыряться такими словами, как призвание, талант, любовь и тому подобное, — назидательно сказала Светлана, кокетливо наклонив голову.
— Пришли, — сказала Света. — Я уже дома, да и тебе недалеко. Ну что, разбежались?
— Подожди. Так сразу? — сказал я, пытаясь удержать ее за руку.
Света высвободила руку и, едва заметно улыбнувшись, тихо ответила:
— Никак не сразу. Мы целый вечер гуляли. А сейчас уже поздно — нас давно дома ждут. Так что прощаемся, Гена. Пока.
Она взглянула на меня чуть искоса, и я замлел от ее взгляда.
— Я тебе очень благодарен за свидание… Погоди, Светочка. Еще пять минут… пожалуйста, — умоляюще прошептал я, нежно коснувшись ее локтя.
Она тоже перешла на шепот:
— Ну, хорошо. Только что дадут тебе эти пять минут?
— Понимаешь… ты такая красивая… — пролепетал я, пытаясь погладить ее по волосам, ниспадающим на плечи.
Она деликатно отшатнулась.
— Гена… не надо… не говори глупостей. Никакая я не красивая — самая обычная девушка. Такая, какой положено быть в семнадцать лет, ничуть не больше, — сказала она, грациозно выгнув руку.
— Нет, ты красивая… очень… И ты это знаешь. Я просто теряю голову рядом с тобой. Уверен, что тебе уже не раз об этом говорили, — сказал я и вплотную приблизился к ней.
Она сделала шаг назад и легонько от меня отстранилась. От ее волос пахло какими-то травами, и от этого запаха у меня голова кругом шла. Я хмелел от ее близости. Ощутив аромат ее дыхания, я на мгновение утратил над собой контроль и попытался привлечь ее к себе. Но она осторожно оттолкнула меня и, блеснув волшебной улыбкой, сказала:
— Да, говорили. И не раз. Но это не значит, что я действительно красива. Может быть, просто привлекательная? Так в семнадцать лет все девушки более или менее привлекательны, если они не уродливы, конечно. Но честное слово, я не рада своей привлекательности, хотя девчонки завидуют мне вовсю. Валя, в том числе.
— Пожалуйста, не говори мне о Вале — глядит рублем, а гроша не стоит. Я о тебе хочу говорить. Девушки делают все, чтобы выглядеть как можно привлекательнее, а ты говоришь — не рада. Прости меня, Светочка, за прямоту, но ты, я думаю, немного лукавишь, рисуешься. Я не поверю. Чем же тебе так мешает твоя привлекательность? — продолжил я диалог, не теряя надежды на взаимность.
— Да хотя бы тем, что мальчишки так навязчивы со мной, липнут, как репьяхи, в первый же вечер знакомства начинают объясняться в любви, пытаются обнять и поцеловать, совершенно не интересуясь, хочу я этого или нет. Вот… и ты тоже… не оказался исключением…
Она внезапно замолчала, а я взял ее нежную руку и стал тихо гладить. Светлана молчала и руку не отдергивала, а смотрела мне в глаза и загадочно улыбалась.
— Прости, если так… Я просто не мог удержаться. Обещаю… быть более сдержанным, — сказал я, откровенно любуясь ею.
— Спасибо, если это искренне. Ну, все. Я больше не могу задерживаться ни на секунду. Спасибо тебе за приятный вечер. Пока! — сказала она и, одарив меня на прощанье лучезарной улыбкой, упорхнула, как белый мотылек.
— До встречи! Я позвоню! — прокричал я ей вдогонку.
Светлана скрылась в полутемном подъезде, а рядом со мной все продолжал витать запах ее волос, дыхания, девичьего тела. Я стоял, как остолбенелый, будучи не в силах сделать шаг по направлению к дому тети Саши.
Звеня и громыхая, из-за угла выехал старый трамвай с раскрытыми окнами и покатил по направлению к депо. На заднем сидении сонная кондукторша, зевая, пересчитывала дневную выручку, а в середине вагона дремала пара запоздалых пассажиров. Я на минуту вообразил себя Остапом Бендером и мне захотелось крикнуть им, что было сил: «Лед тронулся»! Но я сдержался и, осоловевший от
