Ральсвик сказал зло, глаза предостерегающе сузились:

– Ты еще скажи, что нам придется отступить с разбитымрылом!

Вяз посмотрел на сжатые кулаки Ральсвика, сказал поспешно:

– Отступить не отступим, но когда ворвемся, рыло у насв крови будет точно. А ворвемся не раньше, чем по нашей просьбе взбешенныйПридон пришлет катапульты… но как их протащить по таким тропам?.. крытыетараны… И простоим здесь долго, Ральсвик! По утрам здесь настоящая зима, а мыпочти не захватили с собой теплой одежды. Сам видишь, что долго, потому иорешь. А если понадобится куда-то с войсками, тогда что?.. Эти на своихдраконах тут же разнесут слух, что заставили нас бежать, роняя штаны. А певцы ибарды насочиняют, как неслись якобы отважные артане в страхе и отчаянии передсилой куявского оружия!

Ральсвик потемнел, кулаки сжались, в груди зародилось злоерычание.

* * *

Иггельд подошел к пещерам, из темных входов навстречувыбегали огромные, средние и совсем крохотные драконы, бросались к нему,толкались, пихались, он поспешно прижался к стене и молча терпел восторженноеоблизывание, сопение, хрюканье. Здесь почти все – дети Черныша, толькосамые старшие из числа дракончиков, принесенных из Города Драконов, все егохорошо знали, сидели у него на коленях, ползали по нему, как по большомудереву, помнят его руки и ласковые пальцы, что умеют чесать и гладить.

– Родные мои, – сказал он, голос дрогнул, в глазахзащипало. – До чего же вы похожи… Чешуйка, иди сюда. Да отпихни братиков,что ты стесняешься…

Чешуйка, самый крупный из этих драконов, в самом деле нерешался воспользоваться силой и весом, застенчиво и влюбленно смотрел напапочку. Он тоже считал его папочкой, ибо месяц назад Иггельд сам помог емуразломать прочную скорлупу и выбраться из холодного и неуютного яйца.

– Люблю я вас, – сказал Иггельд дрожащим голосом.Он хватал их на руки, целовал, а те, что покрупнее, ревниво отпихивали мелких ивытягивали шеи, чтобы погладил, почесал, коснулся пальцами. – Всех люблю…Очень люблю!.. Чешуйка, ты так похож, ты так похож…

Чешуйка будто все понял, с готовностью плюхнулся на землю,как учили, как учил сам папочка, как показывали другие боги, влюбленнымиглазами смотрел на Иггельда. Тот вздохнул, сердце сжала тяжелая рука печали. Ниодин дракон не вытеснит из его груди бедного крохотного дракончика, с которымбежал через холодную ночь из уютного города в смертельно опасную долину…

Он поцеловал дракончика, тот просился на ручки, но Иггельдпокачал головой и прошел в глубь пещеры, а потом еще и еще, пока не вышел впросторный зал со свисающими со свода длинными и острыми сосульками из камня. Поддальней стеной лежал массивный дракон. Черный, в толстой броне шипов, с острымгребнем, страшный боевой зверь, веки опущены, не пошевелился, когда Иггельдпостучал сапогом по морде.

– Хватит, – сказал Иггельд, голос дрогнул, а втеле появилась предательская слабость. Он сел рядом, закинул руку на мордудракона. – Ты потерял Худыша, я потерял Блестку и Черныша… кому тяжелее?То-то. Но я живу, хоть свет не мил. Надо жить, Малыш, надо жить. Кому польза,что ты себя уморишь голодом?.. Еще и о тебе буду… грустить. Ты нехорошопоступаешь…

Он чесал его, гладил, наконец одно веко приподнялось, глазпосмотрел с немым укором. Иггельд сказал настойчивее:

– Тебя любят, Малыш. Я тебя очень люблю, ты ведьстарший сын Черныша!.. Мне еще говорили, что рано Чернышу становиться отцом,но, как видишь, я не зря дал себя уговорить Апонице… Ты – замечательный,умный, вылитый отец…

Дракон поднял и другое веко. В запавших глазах глубокаябезнадежная тоска. Его хозяин, Худыш, одним из первых дракозников пришел вДолину. Первого драконника, как и все, принес из Города Драконов, вырастил,воспитал, летал на нем почти десять лет, а потом как-то попали в снежную бурюнеслыханной силы. Дракон изнемог, пытаясь выбраться из самого дикого смерча,что кружил его и ломал крылья, но на лету ударился о невидимый в метели горныйпик, ему изломало все кости, он умер в тот же день. Худыш был в таком отчаянии,что сам не хотел ни есть, ни пить, его с большим трудом оторвали от ужеокоченевшего трупа, силой привезли в Долину, там две недели лечили, поили,приводили к нему баб, приносили драконников, он смотрел на все тупо,отказывался даже разговаривать.

Лишь на второй год начал оживать, а когда у единственной вДолине драконихи появилось первое потомство, понятно, что от великолепногоЧерныша, он все же выбрал себе самого жалобного и слабенького дракончика и унесдомой. Сколько его ни уговаривали, чтобы взял крепенького, здоровенького, дажене спорил, только смотрел исподлобья.

Яська единственная поняла, сказала всем, чтобы неприставали, у Худыша чувство вины, он хочет как бы искупить ее, вырастивдракончика, обреченного на смерть. Он и выращивал, нянчился, держал его с собойна одном ложе, укрывал своим одеялом, а с выбором имени настолько затянул, чтодракончик так и остался Малышом, как его Худыш называл с первого же дня.

Сейчас этот Малыш едва ли не крупнее всех драконов, оченьсильный, резвый, уступал только Чернышу, да и то, возможно, только из почтенияк родителю, но исхудал, тоскует, и что его может заставить жить?

* * *

Яська ахнула, когда из пещеры вслед за Иггельдом показаласьогромная драконья морда. Малыш щурился от яркого света, громко чихнул, Яська,Чудин и Шварн хором пожелали здоровья.

– Ты просто чудо! – воскликнула Яська. – Мыдаже не думали, что у тебя что-то получится…

– Я думал, – сказал Шварн серьезно. – УИггельда получается все.

– Подхалим, – обвинила Яська.

– Но правда же, – настойчиво сказал Шварн. –Разве было такое, что у него не получилось?

Иггельд тоскливо улыбнулся, в глазах боль, но длядракозников есть только одно истолкование: тоскует по Чернышу, оглядел грудыкамней. Народ все еще таскал тяжелые глыбы камня, подвозили на подводах, конейприходилось останавливать за пару сотен шагов, иначе, испуганные одним видомдраконов, и оглобли поломают, дальше уже безбоязненно поднимали камни изакрепляли в корзинах на драконьих боках и спинах.

Чудин на своем Ушане, Шварн на Храпуне, Яська на Скулане,еще пятеро молодых смотрителей драконов, для которых Иггельд уже живой бог,удерживали драконов, которым бы то почесаться, то пуститься наперегонки друг сдругом.

– Быстренько загрузите моего! – распорядилсяИггельд. – Малыш, сиди здесь. Нет, ляг, пожалуйста…

Малыш послушался, медленный, печальный. Ему загрузили едвали треть того, что на каждом из драконов, взлетит ли еще с этим грузом, Иггельдпоглядывал на небо, солнце перешло на западную половину, и хотя лететь до полябоя недалеко, но готовиться в первый вылет приходится чересчур долго

– Закончили? Чудин, у тебя веревки могут ослабнутьраньше, чем вылетим за пределы Долины. Хорошо, если камень упадет на мой дом, аесли на твой?.. Шварн, ты уверен, что твоя худая ящерица поднимет все, что тынавалил? Не жалеешь зверя!