Наградой за старания ему были волшебные вечера, когда после тяжёлой работы можно было посидеть в тишине рукотворного леса, послушать шёпот деревьев, насладиться огненным праздником, который каждую ночь устраивала Пина своим друзьям.

ОН был чем-то неуловимо похож на неё. Хоть и такой же непоседа, как и все те, кто проживает короткую жизнь, полную движения, но родной. Степенный и обстоятельный, он никогда и никуда не торопился, в отличие от знакомой Пине белки, вечно опаздывающей не пойми куда, своим нежеланием остановиться хоть на минуту, прислушаться к голосам рощи, доводившая дарующую свет в ночи сосну до глухого отчаяния. ОН всегда говорил с ней и слушай её голос, хотя и человеческий разум не знал языка деревьев, они прекрасно ладили, понимая друг друга без слов.

Людмила Алексеевна не могла не нарадоваться на свою подопечную. Наконец-то, после почти двенадцати лет работы куратором, ей достался по-настоящему талантливый эволэк. Надя приглянулась ей ещё во время тестов и проб на «пилотажке». Эмпатически очень коммуникабельная, но без излишней открытости, не в пример той же Афалии, исполнительная, скромная, настырная, но без ослиного упрямства, свойственного тому же Элану.

Кроме всего прочего сильная. Очень. Это проявлялось во всём. Юное дарование подолгу напряжённо работала, не теряя при этом огня жизнерадостности, удивительно быстро восстанавливала силы, помогая и своей наставнице не тонуть в трясине будней. Её психологическая устойчивость была выше всяких ожиданий. При этом она мало походила на коллег, в большинстве своём неисправимых меланхоликов, занятых открытием новых глубин собственного «Я» и не склонных обращать внимание на остальной мир.

Захарова пророчила Наденьке большое будущее, и начало первого в карьере Верховской погружения не оставляло сомнений в правильности предсказания. Опытный куратор сразу, по одной ей видимым признакам, понимала — девочка себя покажет! Людмила Алексеевна уже немного подустала работать с середнячками, которые пусть и добросовестно делали своё дело, но не давали надежды на по-настоящему громкий успех, ведь им выпадали задания попроще. А после успешного, в этом женщина теперь не сомневалась ни чуть, завершения Контакта, её и Надю ждёт переаттестация, и кое-кому из ветеранов придётся потесниться. А потом, наконец, придёт долгожданная награда — действительно сложная, а значит и интересная работа.

Тем боле, что пусть ещё и не опробованный доселе «Якорь» обещал резкое (в разы, подумать только!) увеличение числа погружений. Больше не будет бесконечной череды смен подопечных, когда только успеваешь привыкнуть к человеку, а наступает горькая пора разлуки, ведь куратор, ещё не до конца веря в происходящее, видела его, «Якоря», работу наяву.

Она почти не шевелила крыльями, но неудержимо поднималась вверх, стремясь к неподвижным облакам, хаотично разбросанным клочьям пуха на звенящей высоте, закрывающим солнце, превращающим ослепительный диск, на который невозможно смотреть, не терзая собственных глаз, в просто яркое пятно жёлтого цвета, совершающее свой привычный хоровод по небу.

Сегодня она точно поднимется на самый верх. Восходящие потоки у подножия отвесных склонов гор уносили её всё выше и выше от земли, а Хилья безошибочно определяла границы созданного природой лифта, и не покидала область, в которой столб ветра, устремляясь вертикально вверх, наполнял её крылья как паруса корабля упругой силой. Не прикладывая почти никаких усилий она уже не первый час держалась в воздухе, не чувствуя привычной усталости, которой оборачивались для ещё не совсем окрепшей мускулатуры длительные полёты.

Долина, раньше казавшаяся ей такой огромной, превратилась в пятачок, легко обозреваемый без лишних движений головы. Каскады водопадов, срывающиеся с тающих ледников, не оглушали грохотом и не подавляли несокрушимой мощью, превратившись в тоненькие ручейки. Леса, потеряв индивидуальность, присущую каждому дереву, слились в сплошной ковёр зелени, и только острое зрение, отличающее тончайшие оттенки цветов, да хорошее знание местности позволяли вычленить из общей массы участки, покрытые хвойными породами, каштановые рощи долин, альпийские луга высокогорья.

Острые клыки гор казались неведомым цветком, раскрывшимся и выпустившим на свет прекрасную повелительницу воздуха. Ярко-жёлтое оперение на кончиках приобретало огненный цвет, по хребту от кончика носа до кончика хвоста тянулась тонкая дымчатая полоса, угольно-чёрные лапы поджаты, прячась в пух от пронизывающего на высоте холода.

Сравнявшись с острыми, подпирающими небо пиками, Хилья в неуверенности задержалась, сделав несколько кругов, — может, хватит на сегодня? Она итак ещё ни разу не забиралась столь высоко, туда, где даже летом лёгкие обжигает ледяная стужа, а солнце палит ещё жарче. Странное сочетание приводило её в замешательство, заставляло сердце сжиматься.

Но чувство соперничества не позволяло сдаться — невдалеке также упорно карабкалась вверх диковинная птица. Заметно больше Хильи, с неестественно тонким, но очень длинным крылом, лишённым привычной подвижности. Форма тела очень напоминала веретено рыбы, но больше всего сбивала с толку её голова, в прозрачной скорлупке которой вертелось ещё более странное создание, по разумению Хильи являющееся продолжением серебристой птицы.

Она встречала это существо уже не в первый раз, всегда в тихую погоду, и каждое столкновение в воздухе заканчивалось состязанием в мастерстве и выносливости — кто кого? Кто чутче ловит непредсказуемые течения воздуха, кто рациональней распределяет силы, чьи мышцы сдаются быстрее, утомлённые долгим полётом?

Сегодня всё было так же, и две королевы полёта состязались друг с другом, стремясь не отстать ни на шаг от соперницы.

Уже чувствовалось сильное разрежение воздуха — любое неосторожное движение крыла, и ты кубарем помчишься к земле. Разбиться, конечно, не разобьёшься, но неуправляемое падение вызывало жуткий страх у привыкшей повелевать воздушными течениями Хильи. Но, чем выше они закручивали спираль, тем она становилась упорней, сжимая волю в кулак, не обращая внимания на неровные ритмы сердца, на отчаянный шум лёгких, не способных снабдить работающий на пределе организм живительным кислородом, таким доступным там, внизу.

Серебристая птица бесшумной стрелой скользила на противоположном конце гигантского круга — обе забияки уже почти не поднимались вверх, с трудом удерживая набранную высоту. По едва заметной дрожи тела соперницы Хилья чувствовала, что та на пределе сил. До микрон выверяя движения собственных крыльев, она ловила ставшие такими зыбкими потоки, очень медленно продолжая набирать высоту. Гораздо более грубое восприятие пилотом планера воздушной стихии с каждой секундой давало о себе знать, ведь он мог положиться на свою интуицию и опыт, но искусственные крылья не давали ему всей полноты волшебного ощущения полёта.

И соперница сдалась, круто уйдя вниз, блеснув в лучах солнца забралом кабины, а Хилья, утвердив свою долгожданную победу, сделала ещё один осторожный круг, и стала быстро спускаться следом…

Огромная птица с негнущимися крыльями неуклюже опустилась на траву ровного поля, далеко от подножья горной гряды, а Хилья, несмотря на усталость, проделала весь этот путь, неотступно следуя за соперницей. Как только та закончила судорожное скольжение, и замерла неподвижной статуей, победительница грациозно опустилась рядом, с любопытством разглядывая странное существо. Элегантное и лёгкое как пёрышко в воздухе, оно было удручающе беспомощным на земле, и ей явно требовалось масса усилий, чтобы снова подняться в воздух.