А двуногих становилось всё больше и больше: постоянно кто-то приходил, и с обрыва в воду летели новые двоякодышащие, и скоро образовалась огромная заводь, кишащая рыбой.

— Ну вот, другое дело, — произнёс один из спасателей, — грунт тут плотный, и вода быстро уходить не будет, а деревья защитят от солнца.

— Сколько здесь особей? — спросил другой, похожий на первого, как две капли воды.

— Больше тысячи. Другие команды, надо думать, уже справились не хуже нашего, так что, на этом участке реки будет восемь таких бассейнов. Рыбам надо продержаться ещё три недели — и пойдут дожди.

— Ничего, мы им поможем.

Эфа, сгорая от любопытства, двинулась к ним. Будучи одной из самых больших особей она не испытывала особых затруднений — собратья сами уступали ей дорогу. Уже почти пересохшие жабры отмокли, и кислород побежал в кровь, но она, держась у самой поверхности, бесстрашно двинулась к двуногим. Те, заметив её приближение, замерли, с интересом наблюдая, как огромное, почти двухметровое тело, грациозно изгибаясь, стремительно сокращает расстояние.

— Чего это она? — недоумённо первый посмотрел на второго, когда Эфа замерла на расстоянии вытянутой руки, подняв голову над водой.

— Чего у меня спрашиваешь? У неё спроси…

Она была в смятении, чувствуя явное родство душ таких непохожих внешне на неё созданий. Вода вернула ей жажду жить, но почему-то сородичи не казались такими близкими, как эти двое двуногих, и в голове Эфы, неведомо откуда, рождались строки.

Молнией в сознание Эфы мелькнули картины: прошлая жизнь. Душу обожгла обида горчайшей измены, рана в сердце, о которой она успела забыть в этом мире, заныла вновь. Яростно ударив лопастью хвоста по воде, она ушла ко дну, не желая вспоминать, умоляя голос замолчать, оставить её в покое, наедине с такой понятной и простой жизнью, не знающей человеческих страстей. Но тот не отпускал.

В операторском зале Сафировой паники не было — там царил упорядоченный ужас. Сознание самого куратора, сорвавшись в галоп, едва поспевало отдавать мнемонические команды СЖО, а та, в купе с примчавшимися медиками, пыталась унять Афалию. Девушка билась, как раненый зверь, издавая вопли, от которых стыла кровь, четверо здоровых мужиков-санитаров едва справлялись с хрупкой на вид леди, пока, хлынувшие в вены лекарства не возымели действие.

Блокада. Под коротким термином крылся настоящий кошмар любого куратора. Марина Евгеньевна сглотнула ком в горле, переводя дыхание, собираясь с мыслями.

Подопечная чуть не всплыла. Внезапно, без малейших намёков на саму возможность такого исхода, и хотя бы вялых предупреждений. Почему? Ответ вертелся на языке, хотя и был неочевиден, да и сейчас, по правде говоря, женщине было не до него. Осторожно, шаг за шагом, она стала разворачивать грубо обрубленную двустороннюю связь, моля всех богов разом, чтобы эволэк ответила.

— Ну что, экспериментаторы, доигрались? — ехидный голос Аммы заставил вздрогнуть. — Ну вы, людишки, и Т-У-У-У-П-Ы-Ы-Ы-Е.

Последнее слово она протянула с особым наслаждением, и продолжила после короткой паузы:

— Вот так, с ходу, ставить такие опыты?! Глупо, но храбро…

Девочка-призрак на секунду состроила глубокомысленное выражение лица:

— Или наоборот… Храбро, но глупо… Да, пожалуй, так более правильно!

— Заткнись! — хором ответили пять человек.

К счастью, все скоро вздохнули с облегчением — душа эволэка пусть и нехотя, но отозвалась…

Учёные утверждают, что большую часть жизни кошки спят. Они правы. Фелида, оправдывая расхожее мнение о своё семействе, досматривала уже десятый сон, пока яркое солнце, не спеша, описывало дугу по небосводу. Жаркие дни она проводила в тени, охотясь почти исключительно ночью, когда не так донимал летний зной, а видела она в темноте даже лучше, чем днём.

Лёжа чуть ли не на самой высокой ветке раскидистого дерева, она, свесив лапы вниз, не тревожилась ровным счётом ни о чём: хищников, способных забраться на самую верхотуру, по отчаянно трясущимся, готовым сломаться в любую секунду веткам, в лесах точно не было. Зелёный зонтик укрывал от палящих лучей, ветерок, гуляющий на высоте, раскачивал шикарный хвост и гладил шёрстку, доставляя непередаваемое наслаждение.

Прекрасное ничего неделание закончилось в тот час, когда диск солнца, упав к самому горизонту, коснулся вершин далёких елей. Фелида нехотя проснулась, быстро, но осторожно спустилась к земле (как ни тренировалась, а лезть вверх было гораздо проще), и неслышной расслабленной походкой двинулась к реке. Когда кошка просто идёт, то ни один её мускул не напрягается ни на чуть-чуть больше, чем это нужно — в каждом движении хищника читалась скупость, нежелание тратить ни чуточки лишней энергии. Привычка!

Тропа, знакомая до боли, вела её к водопою, запах приближающейся реки невозможно было спутать ни с чем, ушки ловили плеск рыб в омутах, он будоражил воображение. Она любила полакомиться ими, но купания, как и все кошачьи, старалась избегать всеми правдами и неправдами.

Быстро сгустившиеся сумерки не убаюкивали, наоборот сгоняли сонливость, пробуждая желание двигаться, и Фелида бесшумно кралась в подлеске, замирая тенью, и снова бестелесным призраком скользя между кустами.

Она хорошо знала границу своих угодий. Они были благодатны, обеспечивая хозяйку и пищей, и водой, но имели небольшой недостаток, частично охватывая странные заросли, непохожие на привычный глазу зелёный хаос леса. Тут, в густом океане стеблей, Фелида охотилась наиболее часто, успешно регулируя поголовье многочисленных пушистых зверьков, занятых поеданием растительности. Земля обетованная располагалась довольно далеко от её привычных мест отдыха, но богатая и часто легкодоступная добыча, заставляла её приходить сюда снова и снова, невзирая на возможность встретить ИХ.