Очисти от греха и дай

Терпеть и не роптать.

Сквозь мглу житейской суеты

Узреть Тебя дозволь.

Мне дашь ли утешенье Ты,

Мою утишишь боль?

От слабости мой дух храня,

О дай, молю, мне сил,

Чтоб Искуситель от меня

В досаде отступил.

Стремилась сердцем и душой

Восславить я Тебя.

И на алтарь сложила б Твой

Не часть, но всю себя.

Средь сильных мнила я найти

Сужденный мне урок,

Трудиться и вперед идти

По лучшей из дорог.

Назначил жребий ты другой,

Не тот, что я ждала.

Средь первых мук, что он — благой,

В слезах я поняла.

На жизнь надежду отнял прочь,

Взял радость у меня,

Велел в терзаниях всю ночь

Ждать тягостного дня.

Надежды, радостные дни

Ты дал, Ты взял назад,

Я забывала, что они

Не мне принадлежат.

Дано ли будет наконец

Блаженство мне познать,

За муки обрести венец

И тяжкий крест свой снять?

Терзания часов ночных

И тяготы суровых дней

Не тщетны, если я чрез них

Предамся милости Твоей.

Несчастный, что лежит без сил,

Истерзан болью и тоской,

Напрасно ль у Небес просил

О помощи в борьбе с собой?

В борьбе с грехом: ведь он всегда

В страданье затаившись ждет.

Чтоб нанести удар, когда

Минута слабости придет.

С терпением свой крест нести,

Иных же не искать заслуг

И в боли стойкость обрести —

Надежду, чистоту средь мук.

Дозволь хоть так Тебе служить,

Что мне ни суждено —

Дано ль еще мне будет жить

Иль вовсе не дано.

Угодно первое Тебе,

Смиренней стану я,

Мудрей и уповать в борьбе

Все боле на Тебя.

А если смерть совсем близка,

То так тому и быть.

В Твоей я воле, но пока

Дозволь Тебе служить.[83]

…Как-то раз Энн, в благословенной задумчивости сидевшая в гостиной на софе — той самой, на которой умерла Эмили, — вдруг в каком-то непостижимом страстном порыве воскликнула, обращаясь к Шарлотте:

— Ах, дорогая! Если бы только можно было выбраться к морскому побережью! Убеждена: такая поездка сказалась бы на моем состоянии самым благотворным образом.

— К морскому побережью?! — Шарлотта невольно вздрогнула и погрузилась в глубокие размышления.

Перед ее внутренним взором во всей своей непостижимой первозданности предстал тот день, когда ей довелось впервые увидеть море. Страшная картина, навеки запечатлевшаяся в ее сознании в годы юности в Истоне на морском побережье, с новой силой всколыхнула чуткое воображение Шарлотты Бронте. Миниатюрные дикие острова, разбросанные посреди необозримого водного пространства и распространявшие повсюду неистовый запредельный холод… Что это было? Почему Шарлотта остро почувствовала тогда внезапное вторжение чего-то совершенно чужого, потустороннего? И, вместе с тем, ощутила, что на каждом из этих странных островов располагался кто-то из близких людей?

Сейчас Шарлотта отчетливо вспомнила все, что в череде причудливого калейдоскопа промелькнуло тогда перед ее неискушенным взором: печальную улыбку матери, смиренные лица старших сестер — Марии и Элизабет, приветливо-назидательный кивок тетушки, безмятежно блеснувшие рыжие вихры Патрика Брэнуэлла, величественный взор Эмили, отражавший поистине безграничное мужество и волю… Все умершие родственники предстали в этом таинственном видении Шарлотты сильными, здоровыми, полными жизни.

Только теперь ей вдруг пришло в голову, что все, кого она увидела тогда, уже почили с миром. В тот судьбоносный день на морском побережье в Истоне пасторская дочь попросту не могла вполне оценить ситуацию: ведь в то время многие из непосредственных участников этой странной мистерии еще были живы. Невероятно! Они ушли в мир иной как раз в том порядке, в каком представились тогда тайному взору Шарлотты. Тетушка… Патрик Брэнуэлл… Эмили…

И тут Шарлотту осенило: эти маленькие, со всех сторон омываемые регулярно вздымающимися ледяными волнами острова оказались чудовищными могильными плитами. Но это было еще не все. В том пророческом видении явно ощущалось нечто, неопровержимо подтверждающее, что в кругу безвременно ушедших родственников был кто-то еще. Шарлотта вновь ощутила чье-то легкое, словно безмятежный весенний ветерок, дыхание…

— Что с тобой?! — неожиданно прорвался сквозь потаенные недра сознания Шарлотты испуганный возглас Энн. Старшая дочь преподобного Патрика Бронте, очнувшись от страшного оцепенения, неожиданно почувствовала, что все ее тело сотрясается отвратительной мелкой дрожью.

— Нет… ничего… не обращай внимания, — словно сквозь мрачную завесу глубокого сна вымолвила Шарлотта. — Так о чем ты говорила, милая сестрица?

— Я сказала, что хорошо было бы выбраться к морю, — повторила Энн. — Думаю, это пошло бы на пользу нам обеим. Я хотела бы отправиться в Скарборо — прелестное живописное местечко на морском побережье Восточной Англии. Это там, где была летняя резиденция мистера и миссис Робинсон.

При упоминании о море Шарлотта снова в ужасе вздрогнула, но на этот раз быстро взяла себя в руки и ограничилась лишь тем, что озабочено произнесла:

— Боюсь, это слишком далеко, моя милая. Учитывая твое нынешнее состояние, предпринимать подобное путешествие было бы неразумно.

— Но я чувствую непреложную необходимость побывать там! — в глазах Энн появился совершенно не свойственный ей страстный блеск; из всех пасторских дочерей подобное было характерно лишь для почившей с миром Эмили Джейн.

— Ну, хорошо, — согласилась Шарлотта без особой охоты. — Мы поедем в Скарборо. Обещаю.

Она обняла Энн за хрупкие плечи, нежно прижала голову сестры к своей груди и мирно поцеловала ее в затылок.

…В связи с резким ухудшением погоды долгожданная для Энн поездка откладывалась со дня на день. К тому же в гавортский пасторат прибыла с визитом Эллен Нассей, и Шарлотте пришлось включить подругу в свои планы: Эллен должна была отбыть в Скарборо вместе с пасторскими дочерьми.

Наконец 24 мая сестры в сопровождении верной Эллен Нассей выехали из Гаворта. Энн было настолько скверно, что ее в полуобморочном состоянии пришлось выносить из дома на руках и помогать ей сесть в экипаж. Эту ответственную миссию взяли на себя Шарлотта и Эллен.