Я сама услышала, как странно, напряженно, с придыханиемзвучит мой голос:

– У тебя гостиная полна магией, Алистер. Что ты с такимколичеством делаешь?

Я надеялась, что в фургоне эти слова слышали.

– Давай покажу, – ответил он.

Мы стояли у закрытой двери в левой стене.

– Что там за дверью? – спросила я.

Только эта дверь и была видна от входа. Еще уходил коридориз дальнего конца гостиной в глубь дома, и открытый холл вел в кухню. Это былаединственная закрытая дверь, и если ребятам придется бежать ко мне на выручку,то не надо им плутать. Пусть идут прямо ко мне вытаскивать.

– Давай не будем притворяться, Мерри. Мы знаем, зачемты здесь – зачем мы оба здесь. Там спальня.

Он открыл дверь, и действительно – это была спальня. Всякрасная, от двуспальной кровати и ковра на полу до драпировки, полностьюскрывающей стены. Будто стоишь в ящике, обитом алым бархатом. Между тяжелымидрапри сверкали как хрусталь зеркала, повешенные, чтобы привораживать взор.Окон не было. Закрытая коробка в центре всей магии, что он сюда вызвал.

Сила накатила на меня удушающим мехом – теплая, тесная, недающая дышать. И говорить тоже. Ноги у меня отказали но Алистер, не замечаяэтого, влек меня вперед, втаскивал в комнату, и я споткнулась. Только его рукипомешали мне упасть на натертый паркет. Он попытался подхватить меня на руки,но я рухнула на пол, чтобы он меня не мог поднять. Это не был обморок – простоя не хотела, чтобы меня подняли, потому что знала, куда он меня отнесет: накровать. А она стояла в центре всей этой силы, и мне туда не хотелось – покачто.

– Погоди, – сказала я, – погоди! Дай девушкеперевести дух.

Сразу за дверью стоял комод с выдвижными ящиками – невысокий,примерно мне до пояса. Я оперлась на него, чтобы встать на ноги, хотя Алистерочень любезно старался мне помочь. Поставив сумочку на комод, я дважды сжаларучку, включая камеру. Отсюда ей открывался отличный вид на кровать.

Он подошел сзади, охватил меня руками, прижимая мне локти кбокам, но не сильно. Это должно было означать объятие. То, что меня при этомохватил страх, – не его вина на самом-то деле. Я попыталась расслабиться,прислонившись к его телу, в круге его рук, но не смогла. Слишком густой быласила в комнате, и напряжение не отпускало меня. Лучшее, на что я быласпособна, – не вырываться.

Он ткнулся лицом мне в щеку, провел губами по коже.

– Ты не кладешь тон?

– Мне не нужно.

Я повернула голову, как бы поощряя его спуститься губаминиже по шее. Дважды повторять ему не пришлось. Губы его остановились у моегоплеча, но руки скользнули вперед, обхватив за талию.

– Боже мой, какая ты тоненькая! Я тебя пальцами могуохватить.

Я осторожно отодвинулась от него в сторону кровати. Чувстваначали привыкать к магии. Годы практики научили меня, как не замечать приличныеколичества силы. Если у тебя есть чувствительность к таким вещам, а сходить сума ты не хочешь, научишься приспосабливаться. Магию можно свести на уровеньбелого шума, звуков большого города и замечать ее лишь тогда, когда самазахочешь.

Я встала на яркий персидский ковер, окружавшийкровать, – точь-в-точь как описывала Наоми. Но не могла заставить себяпройти несколько последних шагов к кровати, потому что ощущала круг, лежащийпод ковром, – он отталкивал меня, как гигантская рука. Это был круг силы,в котором надо стоять, когда колдуешь, чтобы то, что ты вызвал, не могло тебясъесть, или наоборот – вызываешь что-то внутрь круга, а сам остаешься вбезопасности за его пределами. Не видя рун, я не могла сказать, что это за круг– щит или тюрьма. И даже если бы я видела руны и их строение, могла бы тоже недогадаться. Я знаю сидхейское колдовство, но есть и другие виды силы, другиемистические языки для вызова магии. Они могли быть мне не знакомы, иединственный способ узнать, что это за круг, – войти в него.

Тут беда в том, что некоторые круги строятся для удержанияфейри в плену, и, попав внутрь, я могла оказаться пойманной. Если этодействительно компашка косящих под фейри, они вряд ли будут пытаться насловить, но никогда не скажешь заранее. Если ты что-то очень любишь, но неможешь потрогать или удержать, любовь может превратиться в ревностьразрушительнее любой ненависти.

Алистер распустил галстук, идя ко мне, и на губах егопоявилась улыбка предвкушения. Очень он был самодоволен, уверен в себе – и вомне. Так и подмывало просто уйти, увидеть, как эту самоуверенность смоет у негос физиономии. Пока что он не сделал еще ничего мистического, не говоря уже онезаконном. Я такая легкая добыча? А всю мистику он экономит для болеенеуступчивых? Может, мне надо быть поупрямее? Или поагрессивнее? Что заставитАлистера Нортона сделать что-нибудь незаконное перед камерой? Я еще не решила,быть мне холодной девственницей или распаленной шлюхой, как он уже оказалсяпередо мной, и время на размышление истекло.

Он наклонился меня поцеловать, и я подняла голову емунавстречу, встав на цыпочки, держась за его согнутые руки. Бицепсы егонапряглись у меня под пальцами, разбухли под пиджаком. Вряд ли он это делалнарочно – просто привычка. Он меня поцеловал, как все делал – с легкостью,добытой практикой, с небрежным искусством. Руки его сомкнулись вокруг моейталии, прижали меня к нему, оторвали от пола. Он двинулся внутрь круга. Яоторвалась, успела только сказать: "Подожди!" – но мы были уже на тойстороне, внутри. Как в глазу урагана. Внутри было тихо – самое спокойное местово всем доме. Тугое напряжение, которого я не осознавала сама, отпустило мнеплечи и спину.

Алистер подхватил меня на руки и понес по кровати,передвигаясь на коленях. Когда мы оказались в середине, он опустил меня иостался стоять на коленях, возвышаясь надо мной. Но я уже три года работала сУтером, и шесть футов – ерунда для того, кто завтракает иногда с тринадцатью.

Очевидно, у меня не был особенно потрясенный вид, потому чтоон снял галстук, бросил его на кровать, и взялся за пуговицы рубашки. Это меняудивило. Помешанные на доминантности обычно хотят, чтобы жертва разделасьпервой. Он уже снял пиджак и рубашку и взялся за ремень, когда я сообразила,что делать. Хорошо бы несколько замедлить темп.

Я села, тронула его за руки:

– Не торопись. Дай мне насладиться процессом обнажения.А то ты мчишься, будто у тебя сегодня еще одно свидание.

Я подержала его за руки, погладила, подняла ладони к егоголым плечам. Я сосредоточилась на ощущении волосков на его предплечьях, какони скользят под моим прикосновением. Если я сфокусируюсь только на физическихощущениях, то смогу заставить собственные глаза солгать, выразить неподдельныйинтерес. Тут главное – не думать о том, кого я касаюсь.

– Сегодня нет никого, кроме тебя, Мерри. – Онподнял меня на колени, погладил мне волосы, пропуская их сквозь пальцы, взялмое лицо в свои большие ладони. – И никого не будет ни для одного из наспосле этой ночи, Мерри.