Хазары оглянулись, когда корабли стали втыкаться в песок уних за спиной. С плеском падали в мелкую воду тяжёлые сходни. Булгарские воиныбегом выводили коней. Самые нетерпеливые выпрыгивали через борта.

В этом месте не было крутого обрыва: всадники резво вылеталинаверх и сразу строились для боя. Уже плясал под ханом Кубратом рыжий, какхорошее золото, скакун. Пылало в солнечных лучах хвостатое знамя!

Гребцы, вагиры и халейги, покидали корабли и бегом спешилиза булгарами. Охранять корабли не оставили никого. Перемогут хазар ивозвратятся, ничего с ними не будет. А не перемогут – не всё ли равно!

Старый Олав соступил на берег во главе четвёрки сыновей.Узорчатые ножны хлопали по бедру.

– Не ходил бы ты, отец, – сказал Бьёрн. Гуннардобавил:

– Халльгрим тебя не похвалит.

Взрослые мужи, перед отцом они всё ещё были мальчишками. Идаже теперь отваживались лишь на совет.

Олав обвёл их глазами. Не всякая седая борода моглапохвалиться таким потомством… Бьёрн, Гуннар, Сигурд. И приёмыш Гудрёд Палёный,внук великого Лодброка, со своей каменной секирой в руке… Статные, сильные,голубоглазые… живые.

– Халльгриму, – сказал Олав, – я далкормщиков не хуже, чем я сам.

Он закинул за спину щит, что был знаком ещё с ударамиРунольва Скальда. И зашагал вверх, на зовущий голос рога. Старшим над воинами скораблей Халльгрим поставил Торгейра Левшу. А вагирами повелевал Дражко, Олеговбоярин.

Давняя, застарелая ярость направила булгарский удар!

Выплескивалась обида, поколениями жившая у каждого очага.Навеки оставленная великая степь. Глаза женщин, увёденных в гаремы Атыла!

Нет страшнее противника, чем воин, знающий, что заслоняетсобственный дом.

Хан Кубрат нёсся в битву первым, и обнажённая саблясветилась у него в руке. Сколько ни уговаривали его распоряжаться боем избезопасного места – не послушал. Скакали следом отважные братья. Сидели в юртесмышлёные сыновья. Не останется пустым ханское седло.

Над гудевшей землёю неслись они в спину хазарам, завязшим,как в болоте, в пешем войске врага… В густой пыли бежали за всадниками воины скораблей. Не всех же порубят булгары, останется и им!

Мохо-шад разглядел летевшую опасность и понял, что не успеетразвернуть своё войско и встретить Кубрата как следовало. Он уже бросил в бойвсё, что имел. Думал смести, затоптать пешее ядро словен, а вышло –погорячился… И не было рядом Алп-Тархана, умевшего столь многое предусмотреть!

Вот тогда-то и достиг его ушей слитный, леденящий крик, откоторого когда-то вздрогнули в Барсучьем Лесу бесстрашные юты… Это князь ЧурилаМстиславич надвинул урманский шлем на глаза и рукой в рукавице выхватил меч:

– Вперёд!

Его вятшая, старшая дружина – бояре – с самого начала битвыдралась в полках: пример для простых ратников и присмотр. Но стояло за княземдостаточно юных отроков и могучих мужей, чтобы опрокинуть хоть кого!Кременецкие и круглицкие – вместе. Все в кольчугах, с грозными мечами, ринулисьони за князем. Попробуй останови…

Железные челюсти были готовы сомкнуться, перекусить пополамхазарское войско. И показалось царевичу Мохо, будто в небе над ним померклосветлое солнце, а под ногами заколебалась земная твердь.

И то добро – не видел своей невесты круглицкий князь Радим!

Пласталась в беге злющая кобылица. Всякий, кто не знал,только принял бы Нежелану за безусого отрока, не по-мужски лёгкого в кости.Воины постарше всё норовили заслонить поляницу – кто щитом, кто собственнымтелом, залубеневшим от шрамов… Да поди за ней угонись!

Вот приметила хазарина, с поднятым копьём спешившегонаперерез. В черту сдвинулись у переносья соболиные брови. Гибким девичьимтелом увернулась от удара. Свистнул в руке беспощадный клинок. И что ветромвыдуло из седла чёрного степняка!

Стрела на излёте клюнула её в ногу, но застряла, не пробивсапога. Прямо перед собой Нежелана увидела спешенного хазарина, со всех ног улепётывавшегопрочь… И погналась, занося меч. Но шарахнулась кобылица – и Нежелана впервыепромахнулась, не сняла с плеч вражью голову, только сбила с неё шлем.

Русые вихры вместо хазарских чёрных кос оказались на тойголове! Упал, беспомощно заслонился руками… И из-под этих рук глянул на неёглазами родного брата.

– Любим!

Не стала марать меча о труса. Мигом расправила тугие кольцааркана, свёрнутого у седла. Метнула, ударила пятками кобылицу – и поволоклабрата по земле, по кровавым телам. Словенина – к словенам в полон!

Дружина – она дружина и есть. Куда князь, туда все княжьи.Скатится его голова, и они свои сложат неподалёку. Шёл за князем меченоша Лют…Но что поделаешь, если судьбе было угодно провести его по тому самому месту,где он в последний раз видел отца!

Не ведал отдыха меч у Люта в руках. А глаза, непослушные,помимо воли всё рыскали по сторонам – не видать ли боярина?

И ведь разглядел. Повернулся в ту сторону, где гуще лежалимертвецы, и признал край втоптанного в землю плаща.

Ни разу не называл Лют Вышатич отца – отцом… Не назвал итут. Но некая сила вынула его из седла. Бросила наземь, на колени. Видга кружилрядом на Воронке, охранял.

Обдирая пальцы, Лют расстегнул на боярине железный вороткольчуги. Сдвинул со лба, с седых кудрей, просечённый шлем… Открыл глазаВышата… увидел сына… хотел что-то сказать, да не смог. Лишь выпустил из ладонивережёный меч, нашёл руку Люта и сжал.

И – угас…

Лют прикрыл его хазарскими щитами, благо их достаточновалялось вокруг. И пустился вдогон князю, чей урманский плащ мелькал ужедалеко…

Третьяка-новогородца никто в битву не звал. Он пошёл сам,напросившись на корабль к Торгейру Левше. То ли чем приглянулся ему калекахалейг, то ли надеялся вернее встретить его отца… На корабле Третьяк грёб задвоих. А когда побежали на берег – обогнал всех, подоспев к схватке едва невперёд конных булгар.

Он не буйствовал с того самого дня, когда его подобралиотроки. Но тут безумие снова его оседлало! Кинулся в самую гущу, отбросивтопор, которым его вооружили. Содрогайся, кто не видел, как дерётся бешеныйберсерк. Со звериным криком намертво стиснул пальцами чью-то загорелую шею… Ипал тут же, пронзённый несколькими копьями враз.

Торгейр не успел его защитить.

Люди Эрлинга Виглафссона шли за ним с тою же яростной силой,что когда-то по палубе Рунольвова корабля… Эрлинг Приёмыш не любил воинственныхслов. Никто никогда не слыхал, чтобы он называл себя викингом. Но ни один врагне мог похвалиться, будто видел, как выглядела его спина!

Всё бешеней делалась битва.