Мохо задумчиво отхлебнул из чаши. Голубоглазый парень наврядли был из тех, с кем можно договориться добром. Мохо сказал:

– Я вижу, Чориль-хан и впрямь не побоялся лечь подколёса моих колесниц! Один ли он явился на помощь булгарской собаке, которую яотстегаю ремнём? Или привел с собой кого-то ещё?

Толмач перевёл, и Сигурд усмехнулся снова:

– Наши копья ты станешь считать перед боем. А мы твои –после боя, в траве…

Мохо откинул голову и прищурился. Словенский воин навернякапредставлял свою участь. Но не боялся её… Царевич не глядя тряхнул в воздухеопорожнённой чашей. Слуга поспешно наполнил её и вновь вложил в хозяйскую руку.И с испугом в глазах застыл в ожидании дальнейших приказов. Если бы Сигурдудосужился хоть раз взглянуть на этого слугу, возможно, он признал бы в нёмЛюбима.

Сигурд сказал что-то, и Мохо нетерпеливо повернулся ктолмачу.

– Он говорит, – перевел тот с низкимпоклоном, – что сколько-то дней назад к ним в руки попал воин моегоповелителя… Этот воин умер, назвав им лишь своё имя, чтобы они знали, чьюхрабрость вспоминать. Его звали Барджиль. Пленник говорит, что будетнесправедливо, если он откроет моему повелителю больше, чем открыл им Барджиль…

Шад, уже раздумывавший, какие приказания отдавать, при этихсловах вскочил подобно пружине. Чаша покатилась под ноги страже.

Он сказал Сигурду, обойдясь на сей раз без толмача:

– Ты не менее мужествен, чем Барджиль, пирующий ныне в юртехрабрецов! Но твой хан меньше ценит отвагу воина, чем я, и ты в этом убедишься.Отныне ты ездишь с моими лучшими всадниками. Я сказал!

Сигурд стоял перед ним ободранный и мокрый… Вот теперь земляпод ним покачивалась вполне ощутимо. И жестокая боль разгоралась в кистях рук,освобождённых от слишком тесных пут. Он наконец заметил Любима: тот показалсяему медузой, выброшенной на скалы…

– У меня есть вождь, – сказал он царевичу. –И не на тебя я его променяю.

Он шагнул вперёд и рухнул, зарывшись лицом в жухлую траву.Копья аль-арсиев мгновенно взвились на защиту царевича, но замерли на полпути,потом медленно опустились обратно.

Алп-Тархан проговорил, посмеиваясь в усы:

– Теперь ты можешь бросить его шакалам. Или отпустить,это будет достойно. Поверь, толку с него не будет.

Но тут к ним подошёл ещё один человек, и стража почтительноперед ним расступилась. Он сел рядом с Алп-Тарханом на правах равного, и воиныего свиты встали у него за спиной. Они возвышались над хазарами, точно соснынад ольховым подлеском.

– Не больно сговорчив, как я погляжу, – поглядевна Сигурда, проворчал вновь пришедший. Он говорил по-хазарски плохо, с сильнымакцентом. А голос у него был надсаженный и скрипучий.

– Жаль, что тебя не было здесь раньше, – сказалполководец и дружески протянул ему подушку. – Ты послушал бы, какразговаривают в плену те самые воины, с которыми будут драться твои славныемолодцы.

Пришелец внимательно разглядывал Сигурда. Когда егоперевернули на спину, он прищурился и проговорил:

– Действительно жаль… Тор свидетель, вы ничего от негоне добьётесь. Было бы неплохо, если бы его отдали мне…

Несколькими днями позже, тёмным вечером, младший сынМожжевельника подъехал к лагерю халейгов на хазарском коне. Сторожевые призналиего и окликнули:

– Будь здоров, Олавссон! – сказал один. –Похоже на то, что ты и в седле так же проворен, как у руля. Какая красавицатебя принимала?

Другой предупредил:

– Халльгрим хёвдинг навряд ли тебя похвалит.

А третий попросту стащил его с лошади и так стиснул могучимируками, что хрустнули кости, потому что это был Бьёрн.

Сигурд высвободился и спросил без улыбки, устало:

– Хёвдинг где?.. У меня новости для него…

Он ушёл в сторону палатки Виглафссона, так и не рассказав имо своих приключениях. Сторожевые было обиделись, а Бьёрн собрался бежатьобрадовать отца, когда со стороны лагеря показались пятеро всадников. Переднимехал Сигурд. За ним – сыновья Ворона, все трое. И последним – Торгейр.

Халльгрим сказал Бьёрну:

– Я скоро вернусь.

…Вот так они и встретились опять. Далеко, далеко от родногоберега. В чужой стране. У степного костра…

Гудмунд херсир поднялся навстречу старшему Виглафссону:

– Здравствуй… Наша удача велика! Я рад, что угарда-конунга служишь именно ты, а не кто-то другой!

Он смотрел на рослого Халльгрима снизу вверх. Он совсем неизменился за это время. Только в бороде прибавилось седины. Халльгрим сказалему:

– Здесь у меня есть кое-кто, кого тебе, я думаю,захочется обнять больше, чем меня.

Он отодвинулся в сторону, и Торгейр молча шагнул вперёд.Даже в свете костра было видно, какая бледность покрыла его лицо.

Как ни хорошо умел Гудмунд херсир сдерживать свои чувства,это оказалось слишком даже для него. Он пошатнулся, как от удара. Потом бросилсявперёд и схватил сына за локти:

– Торгейр! Мой Торгейр!

– Отец, – сказал Торгейр и положил голову на егоплечо.

Восемь зим они не видели друг друга.

– Теперь я никуда тебя не отпущу, – сказалГудмунд. – Ты будешь со мной. Не для того я тебя разыскал, чтобы вновьпотерять!

Они сидели вокруг костра: Халльгрим, Хельги, Эрлинг. И тедвое, отец и сын. Сигурд и Гудмундовы люди сторожили коней.

– Не годится мужам спешить, – началХалльгрим. – Но Олавссон говорил, у тебя к нам дело…

Гудмунд не сразу смог собраться с мыслями.

– Сколько тебе заплатил гарда-конунг, Халльгрим? –спросил он наконец. – Я к тому, что навряд ли он богаче конунга хазар.Этот заплатит тебе вдвое больше, если ты станешь служить у него!

Сыновья Ворона переглянулись… Хельги сказал:

– Я ещё никогда не торговал своим мечом.

Толстая жила напряглась у него на лбу. Эрлинг ответилспокойнее:

– Торлейв конунг не обещал нам ничего, кроме нашей долидобычи.

Халльгрим отозвался последним:

– В Стейннборге осталась жить моя жена.

Торгейр промолчал…

Гудмунд засмеялся:

– Свою жену ты получишь обратно, когда Стейннборг будетвзят. И ещё жену конунга в придачу, если тебе повезёт!

Хельги не выдал себя ни звуком, а ведь молчание навернякадалось ему тяжело. Халльгрим глядел в костёр… Потом он проговорил неторопливо:

– Я был бы рад идти с тобой, Гудмунд Счастливый, поодну сторону стены щитов. Но я был рядом с Торлейвом конунгом на тинге стрел…Однажды мне показалось, будто мой сын пожелал нас поссорить. И у меня нетбольше сына, Гудмунд. Я не оставлю Торлейва за всё золото конунга хазар. И дажеесли этот конунг сам придёт меня просить. Хотя тебе, конечно, лучше знать,насколько он богат…