А потом корабль подвели к берегу, и маленькие Третьяковичи,увернувшись от матери, живо скатились по сходням. Приметили поблизости Видгу иподобрались к нему, любопытные, хоронясь один от другого.

– Ты кто?

– Ты варяг?

С Видгой не всякий взрослый заговорил бы без нужды. Но когдаподбежала молодая купчиха, все трое уже сидели рядком, и Видга рисовал ножом напеске, объясняя, в каком углу населённого мира стоял его прежний дом.

Женщина подхватила близнецов и потащила их прочь, по очерединаграждая шлепками. Дружный рёв огласил берег, а Видга сказал ей в спинупо-словенски, так, чтобы поняла:

– Рядятся в юбку добрые и злые, но умных немного. Еслиты так трясёшься над своими сопливыми, могла бы оставить их в Хольмгарде!

Третьяк услыхал это и повернулся к сквернослову, ибо никомуещё не позволял безнаказанно лаять жену. Князь остановил, спросив:

– А то верно, гость. Что семьи дома не оставил? Лихихлюдей не боишься…

Новогородец покосился на жену, развёл руками и улыбнулсяпомимо собственной воли:

– Да вот… напросилась, белого свету ей, вишь, повидать.

Чурила на улыбку не ответил. Хмуро спросил:

– Впервые идёшь?

– По второму разу, княже.

– Ну вот что, гостюшка, – сказал Чурила, глядя накорабль. – Не дело затеял. Не в мирные земли плывёшь. Войско моё видишь?Хазар воевать иду. Сила их, сказывают, по Роси встречь мне поспешает. Тебя быненароком не потрепали…

Третьяк помолчал немного, потом ответил так:

– Ты уж не серчай, батюшка кременецкий князь. Мы,словене новогородские, с хазарами не ссорились, наше дело сторона.

Тем часом его люди бережно переправляли по сходнямдеревянного Волоса. Без Бога – ни до порога, с Богом – хоть за море! Третьяксам принёс с корабля пёстрого селезня, пойманного накануне. Волоса утвердили вприбрежном песке, воткнули вокруг стрелы. Бросили жребий о селезне: пустить лина волю, зарезать ли, а если зарезать, то съесть самим или бросить в костёр…Большая дикая птица билась в руках молодого новогородца, хлопая крыльями ияростно шипя. Парень морщился, отворачивая лицо: чего доброго, так и по носуполучишь. Но, знать, скотьему Богу ведом был птичий язык… Селезня выпалоотпустить.

Державший птицу высоко подбросил её. Селезень сперва тяжелоприпал к самой воде, но после выровнялся, набрал высоту и, крякая, что былопрыти полетел прочь от людей. Крылья его трудились, точно вёсла корабля,уходящего от погони…

Войско, далеко растянувшееся по берегу, мало-помалуподходило, устраивалось на отдых. Новогородцы не захотели оставаться в этомместе надолго. То ли торопились куда, то ли побаивались множества ратных людей…Да и Волос намекал на дорогу. После угощения Третьяк испросил у князяразрешения отплыть, распрощался и пошёл на корабль.

Не любил Чурила впустую тратить слова, но всё же неудержался, остерёг ещё раз:

– От берегов дале держись, новогородец.

Третьяк поясно поклонился, поблагодарил. Когда на лодьестали поднимать паруса, Видга презрительно сплюнул, хотя гости всё проделалибезупречно.

Чурила долго стоял на берегу, провожая взглядом корабль… Втот же день, на самой вечерней заре, уехавшие вперёд отроки привели с собойпосланцев хана Кубрата.

Кубратовы булгары уходили от врага все, сколько их было… Соскрипом катились к северу нагруженные повозки. Кое-кто поднимал юрты на колёсаи так ехал. Немирье сорвало булгар с земли, на которую они только началиоседать. Заставило припомнить времена, когда не было булгарина без коня иколёс… Теперь они стискивали зубы, вспоминая зелёные нивы покинутого края.Увидят ли они их ещё раз, да и то – потоптанными, скормленными ненасытнымхазарским лошадям…

Юрты булгар широко стояли по берегу, там, где между лесом иводой оставался изрядный клок чистого поля. Юрты были круглые, решётчатые,крытые пёстрыми войлоками. Большинство – совсем невелики: три шага поперек. Тамобитал простой люд.

Другие были побольше, повыше, поярче. У коновязей фыркалигорячие жеребцы. Это принадлежало Кубратовым родичам и вождям полновластныхплемён. А самая большая юрта стояла посередине кочевья. Там ожидал гостейпресветлый хан Кубрат.

Чурила приехал к нему со своими боярами, с Органой и старымБуланом. Словенское воинство располагалось чуть выше по реке. Голова его ужераскладывала костры, а хвост, Вышатин Верхний конец, всё ещё тянулся. СамВышата страсть боялся, как бы не обошла его почётная чаша у хана напиру, – прискакал вперёд, нарушив княжеский приказ. Чурила ничего ему несказал.

Булгарские воины почтительно распахнули перед ними полог…Вход в ханское жилище был по обычаю повернут к югу. Сам хозяин сидел у севернойстены, в особом углублении-тёре. Оттого юрта, если поглядеть сверху, напоминалацветок.

По правую руку хана курился отдельный маленький очажок. Заочажком сидела родня: двое родных братьев, трое двоюродных, племянники. К нимусадили седоусого Булана. А Органу хан сперва обнял, потом усадил всех ближе ксебе.

А навстречу Чуриле он встал…

Эти двое были равны.

Но два меча в одних ножнах не живут – второму хозяину в юртене быть. Князь и бояре опустились на войлоки по левую руку от хана, на местадля гостей. Поджали под себя ноги.

Напротив хана, у входа, сидели сыновья. Кубрат был молодгодами, и трое мальчишек не успели ещё завести не то что усов – первого пуха нагубах. Но сидели чинно. Только проворные глаза сновали по сторонам. Тервел,Дуло и Безмер.

По знаку хана внесли низенький стол с угощением. Поставилиперед ним на пол. Мало что было на том столе, кроме жареного мяса. Кубратотрезал кусочек и съел. Отрезал второй и протянул Чуриле, и князю тотчаспринесли такой же стол. И так продолжалось, покуда не оделили всех.

Когда слуги принесли чаши с вином, Кубрат сказал:

– Чориль-хан, твои воины с севера, те, для кого тыпросил у меня Барсучий Лес, не пожелали пойти с тобой в поход? У меня ведь идля них нашлось бы угощение и место возле огня.

Его сиденье было выстлано византийской парчой. Драгоценнаяткань переливалась в свете двух очажков. Боярин Вышата перестал даже жевать:ну-ка, выворачивайся, колодезник!..

Чурила отхлебнул пахучей берёзовой браги и ответилсовершенно спокойно:

– Они со мной, хан. Они идут по реке.

Лют сидя спал у костра, уронив вихрастую голову на червлёныйкняжеский щит. Менял на нём обтрепавшийся ремень, думал кончить к возвращениюкнязя… да так и сморился с ножом и с гвоздиками в руках. По другую сторонуогня, прижавшись друг к дружке, лежали Видга и Скегги. Усталость наполниламолодые тела, как вода, по капле наполняющая кружку. Вдруг заливает высокиекрая, и выплескивается собранная влага.