к каждому, определить болезнь, уговорить принять лекарство. Когда был Семен Устинович, все было просто и легко.

Как ни трудно было ей, какой бы сложной ни была работа, настойчивая русская женщина старалась в силу своих знаний оказать помощь людям. А когда она в чем-нибудь сомневалась, говорила:

— Покажитесь еще и самому Семь с полтиной…

Проводив больного, Елена Львовна бросалась к окну: не едет ли муж. "Ночь прошла, и он не вернулся. Вот уже полдень. Что же случилось? Если на этот раз он вернется благополучно, я никуда его больше не отпущу одного", — думала она.

А время шло.

Утомленная работой и тяжелыми мыслями, Елена Львовна пошла домой и встретила мужа.

— Ну, как дела, Елена? — спросил он с обычной улыбкой, проходя в комнату.

Жена, ничего не ответив, расплакалась. Потом, вытерев слезы, сказала:

— Мои дела в порядке. Лучше о своих расскажи.

— Из-за моих дел не стоит проливать слезы.

— А почему ты задержался? Я все глаза проглядела.

— Дорога была дальней, Лена! Иначе разве я заставил бы тебя ждать хоть одну лишнюю минуту?

Елена Львовна налила чаю. Истомленный жарой, Семен Устинович сделал несколько глотков и продолжал:

— Я побывал в самом сердце пустыни.

— В пустыне? Что-нибудь случилось с чабаном?

— Разве ты не знаешь, что из-за чабана не приедут люди с пистолетами за пазухой?

Елена Львовна заволновалась:

— Кто же тогда заболел?

— Бапбы.

— Бапбы?.. Ты, наверное, шутишь…

— Я говорю правду.

Глубоко вздохнув, Елена Львовна продолжала расспрашивать:

— Что же с ним случилось?

— Пулевое ранение.

— Значит, те парни ранили его?

— Да.

— В каком он состоянии?

— В тяжелом. В очень тяжелом.

— Придется еще его навещать?

— Я дал слово, что приеду.

Елена Львовна с удивлением посмотрела на мужа:

— Значит, ты спасал человека, стрелявшего в тебя?

— Да. Так вышло.

Женщина уставилась в одну точку, потом начала ходить взад и вперед по комнате.

— Лепа, я не знаю, чем это все кончится, но сейчас я вернулся, — и он дотронулся до своего раненого плеча.

Елена Львовна подошла к окну и, не оборачиваясь, сказала:

— Странный ты человек, Семен!

— Ты уже однажды мне это говорила. — Семен Устинович подошел к жене и обнял ее. — Помнишь берег Волги? Лето. Заросшее кустарником поле. Я рвал цветы, собирал букет. А ты смотрела, как несется вода, и напевала что-то. Тогда я тебе сказал: "Лена, я хочу поехать в Среднюю Азию, возможно, в Туркменистан, древний Джейхун, старый Мары, в Каракумы…" Ты засмеялась и сказала: "Ты очень странный, Семен! Но за это я и люблю тебя…"

— Тогда было одно, а сейчас совсем другое! — произнесла Елена Львовна и, обернувшись, серьезно посмотрела в глаза мужа. — Ты мне скажи только, можно ли приручить волчонка?

— Может быть, можно.

— Ты веришь этому?

"Верю! — захотелось сказать Семену Устиновичу. — Надо верить человеку!" Но почему-то он промолчал, и вопрос Елены Львовны остался без ответа…

На следующий день Семен Устинович до полудня пробыл в медпункте, а после обеда тронулся в путь. Было знойно, и он не торопил коня, предоставив ему возможность идти, как тот хочет. Перед заходом солнца врач миновал знакомые барханы и оказался в низине. Но там не осталось и признаков жилья: ни кибиток, ни животных.

Семен Устинович придержал коня. "Что это значит? Может быть, Бапбы умер, а бай, закопав его труп в песок, откочевал куда-нибудь в глубь Каракумов? Нет, этого не может быть. Какой бы тяжелой ни была рана, сердце у парня очень крепкое. Такое сердце сразу не сдастся. Здесь причина другая…"

Врач стоял, размышляя, искать ли ему новую стоянку бая или возвращаться назад. Внезапно из-за соседнего бархана, отряхивая с халата песок, поднялся Веллек и его товарищи. В руках парней были одиннадцатизарядные[79] винтовки, за поясами — наганы.

Веллек подошел к Терехову и, словно уличенный в воровстве, потупившись пробормотал:

— Приехали, дохтор?

— Приехать-то приехал, только зачем — не знаю. Что это ваших кибиток не видно? — Семен Устинович притворился непонимающим.

— Кибитки… — Веллек почесал затылок. — Вода в нашем колодце стала горькой, пришлось перебираться на новое место.

— Вот оно что… А как Бапбы?

— Слава богу, лучше вроде немного стало, — неуверенно ответил Веллек.

— Он что-нибудь ел?

С утра попросил чаю. В пиалу мы бросили кусок сала и дали ему выпить.

— Правильно сделали. Это хороший признак, когда больной просит есть.

— Дай бог!..

Следуя за парнями, Семен Устинович подошел к новому стойбищу. Бай держал под уздцы уже оседланного коня. Он словно ждал сигнала, чтобы схватиться за оружие.

— С новосельем, бай! — иронически улыбнулся Семен Устинович и слез со своего коня. — Хороша ли вода в новом колодце?

Не отвечая, бай пригласил его жестом руки в кибитку и крикнул:

— Веллек! Принеси чай и чуреки!

Сменив повязку на ране Бапбы, Семен Устинович дал ему лекарство, измерил температуру. Пробыл он возле больного до глубокой ночи.

Бапбы лежал с открытыми глазами, не проронив ни слова. Врач тоже сидел молча. Наконец он собрался домой.

— Ну, Бапбы, я ухожу. Теперь тебе легче. Скоро ты станешь на ноги.

Больной взглядом обвел кибитку и пошевелил губами.

— Ты хочешь мне что-то сказать?

Бапбы прошептал невнятное.

— Не таись, выкладывай, что у тебя на сердце. В кибитке, кроме нас двоих, никого нет.

Парень с трудом заговорил:

— А как твоя… рана?

— А-а, ты вот о чем? О моей ране не беспокойся. Считай, что произошла ошибка. Рана у меня уже зажила! — Семен Устинович улыбнулся, пожал руку Бапбы и поднялся.

В дверях появился бай:

— Собираешься уезжать, дохтор?

— Да, жара спала, и конь отдохнул. Думаю двинуться.

— Зачем тебе трястись в темноте, переночуй здесь, а утром уедешь.

— Нет, с утра меня будут ждать больные. Нужно торопиться. Спасибо за приглашение!

Бай поинтересовался:

— Навестишь еще Бапбы или рана его заживет сама?

— Что за вопрос! Есть же пословица: "Когда режешь корову и дойдешь до хвоста, нельзя ломать нож". Буду ездить до тех пор, пока он не сможет сесть на коня. Теперь я дорогу к вам знаю. — Семен Устинович сел в седло и обернулся к баю: — Только у меня есть к тебе просьба: не переезжай на другое место. Древние туркмены говорили: "Два переезда — одно разорение…"

Сделав кислое лицо, бай скрылся в кибитке.

Шли дни. С помощью забот и лекарств Семена Устиновича Бапбы поправлялся. А когда спала летняя жара и наступили прохладные осенние вечера, он совсем выздоровел.

По мнению бая, Бапбы теперь не нуждался в помощи врача. Но Семен Устинович продолжал часто навещать его. Они о чем-то подолгу говорили.

"Надо поблагодарить