Размахивая пистолетом, Бапбы вошел в кибитку. Она была пуста.

— Где твой сын? — заорал бай.

В темноте мать не разглядела Тачмурада, но, пережив многое от бая, узнала его по голосу.

— Тачмурад-бай! Так это, оказывается, ты? — Она с ненавистью приблизила глаза к его жирному лицу и ядовито добавила: — Это ты или твоя тень?

Скрипнув зубами, бай сказал:

— Слышал, что вы справляете по мне поминки, приехал известить вас о том, что я жив!

— Вот как… А мы и в самом деле думали, что ты давно уже отправился в рай и подружился там с праведниками, но…

Не желая дальше слушать, бай замахнулся камчой:

— Заткнись, старуха! Где твой сын?

— Вижу, что вы не отстанете, пока не скажу, где сын. — Она опять ехидно улыбнулась и отступила назад. — Если вам нужен мой сын, ищите его в Мары.

Бай не поверил ее словам.

— Что за дело у него в Мары?

Довольная своим сыном, она с гордостью ответила:

— Если у вас хватит смелости, поезжайте и спросите у него самого. — Она вошла в кибитку.

— В Мары так в Мары. И туда приведут нас наши ноги! — пробормотал бай и ткнул коня в бок.

На Чашкине у родственников Тачмурад-бай узнал, что теперь Аман Сары работает в Мары заместителем председателя райисполкома. Желая отвести от себя чужие взгляды, бай сказал, что едет в Хиву, а сам направился в сторону Мары. Добравшись до старого заброшенного колодца, он остановился.

Как пустынные хищники, тесть и зять днем отсыпались, а ночью выходили на охоту, рыская по степи.

Как говорится в пословице: "Мерзавец найдет мерзавца, как вода — низину". Через некоторое время к баю присоединились еще трое. Но как новые нукеры ни пытались доказать баю свою преданность, он не доверял им. На выслеживание ненавистного Амана Сары он посылал только своего зятя.

Однажды, после очередной вылазки за головой Амана Сары, Бапбы вернулся окровавленный, едва держась в седле. Тачмурад-бай, свершив вечерний намаз, беседовал за зеленым чаем со своим старым другом — чашкинским табибом Чары Гагшалом.

Увидев полуживого Бапбы, бай разволновался:

— Кто стрелял? Где тебя ранили?

У Бапбы не было сил ответить, он только с трудом произнес: "Позовите Семь с полтиной… Семь с полтиной…" И голова его поникла.

Тачмурад-бай, отчаявшись, начал бить себя кулаком по лбу:

— Все пропало, все!..

Чары Гагшал смотрел, как льет слезы бородатый мужчина, и не выдержал:

— Вах, бай! Стыдись! Возьми себя в руки! Не распускайся, жизнь не любит слабых!

— Ты говоришь правду. Только ведь у человека есть сердце, — глубоко вздохнул бай. — Мои старшие сыновья умерли, а младший — не родиться бы ему — не знает ни чести, ни совести. Бапбы — моя единственная надежда на месть Советам. И ты сам видишь, что я и ее теряю. Если бы я был молодым! Как не убиваться человеку в моем возрасте, если он остается неотмщенным?

— Бай! Слезы не помогут. Придется послать за Семь с полтиной, — посоветовал табиб.

— А без Семи с полтиной ты не можешь обойтись, ведь ты табиб? — спросил бай и, развязав кушак Бапбы, принялся снимать с него халат, пропитавшийся кровью. — Посмотри хоть его рану, может, что-нибудь сделаешь?

Чары Гагшал осмотрел рану и, нахмурившись, покачал головой:

— Бай, это мне, пожалуй, не под силу. И потом, у меня нет с собою лекарств.

Поняв, что от табиба не будет пользы, бай спросил:

— А приедет ли Семь с полтиной, если мы пошлем за ним своего человека?

— Надо привезти его силой.

— Какой толк от врача, если его приволокут? Семь с полтиной служит Советам. Как бы с ним еще не прибавилось горя!

Табиб возразил:

— Другого выхода у тебя нет…

И хотя всадники были посланы, у бая не было уверенности, что Семь с полтиной приедет. "Не дурак он, чтобы среди ночи отправиться с неизвестными людьми в пустыню, — размышлял он. — Испугается".

Но, вопреки его сомнениям, два всадника вернулись и привезли с собою третьего. Поэтому он от всей души поздоровался с врачом.

— Заходи, Семь с полтиной!

Посредине кибитки, на месте очага, слабо мерцала лампа, освещая лицо больного. Словно не доверяя своим глазам, врач еще раз всмотрелся в лежащего, неожиданно дотронулся до своего раненого плеча и произнес:

— Вот тебе и на!

Тачмурад-бай заметил его движение, но, не поняв слов, спросил:

— О чем это ты говоришь, Семь с полтиной?

Врач снова посмотрел в лицо больного и тоже спросил:

— Если я не ошибаюсь, это Бапбы?

— Ошибки нет, только откуда ты его знаешь? — встревожился бай.

Врач не торопился с ответом. "Вероятно, он не знает, что Бапбы ранил меня", — подумал он и сказал:

— Кто в этих краях не знает Бапбы?!

Потом, вглядевшись в человека, который, низко надвинув на глаза папаху, молча сидел в углу и ковырял в своем большом, словно глиняный горшок, носу, насмешливо воскликнул:

— Чары Гагшал! Так это, оказывается, ты?

Табиб, доходы которого заметно сократились с тех пор, как в Сакар-Чага появился русский врач, злобно сверкнул глазами.

— Как видишь. А что, тебе не нравится мое присутствие? Но Семен Устинович уже разговаривал с Тачмурад-баем: — Что с вашим больным?

Веллек, внесший хурджун с медикаментами, попытался вступить в разговор:

— Разве я не объяснил тебе, что он ранен?

Бай, тряся бородой, крикнул на него:

— Замолчи! — Он откинул халат, которым был укрыт Бапбы. — Вот его болезнь! Вот что сделали с парнем!

Осмотрев рану и послушав сердце, Семен Устинович покачал головой. Это встревожило бая, и он поспешно спросил:

— Как? Есть какая-нибудь надежда?

Семен Устинович обратился к Чары Гагшалу:

— Почему ты не перевязал рану?

Не зная, что и ответить, Чары Гагшал облизнул сухие губы. А врач строго продолжал:

— Я у тебя спрашиваю!

Ответ был беспомощным:

— Я боялся трогать его.

Врач рассердился:

— Ты лекарь или убийца? Если бы ты вовремя наложил повязку, парень не потерял бы столько крови.

Табиб смущенно опустил голову и снова принялся ковырять в носу.

— Ты не ответил на мой вопрос, Семь с полтиной, — проявил нетерпение бай.

Врач, еще не подавив своего гнева, грубо крикнул:

— Я не пророк, чтобы предсказывать!

В другое время Тачмурад-бай не потерпел бы таких слов. Но сейчас он вынужден был прикусить язык. Он не мог ни обругать врача, ни просить его…

Сердце Бапбы билось все слабее.

Перевязав кровоточащую рану, Семен Устинович сделал укол. Бай и табиб стояли рядом, не двигаясь следили за каждым движением врача. Чары Гагшал, пристыженный, молчал, но бай изредка спрашивал:

— Как?

После четвертого