По мере того как всадники отдалялись от медицинского пункта, строения попадались все реже и реже, дорога становилась все уже. Наконец она превратилась в тропинку. Петляя, тропа вела в заросли колючки.

Позади осталось последнее селение — Сакар-Чага. Вокруг было пустынно, лишь изредка перебегали дорогу заяц или лисица.

Конники ехали молча. Тропка исчезла, появились громадные барханы. Не раздумывая, Веллек погнал копя напрямик, через пески.

Была безветренная летняя ночь. Кони, мчавшиеся со всех ног, взмокли. Вспотели и всадники. Но Терехов не чувствовал усталости. Ему даже показалось, что плечо, недавно совсем онемевшее, сейчас начало отходить.

Барханы тянулись недолго. Веллек, который на протяжении всего пути не сказал ни доброго, ни худого слова, миновав еще один холм, выехал на голую равнину и объявил:

— Приехали!

К самой кромке песков жались две войлочные кибитки. Возле них лежали четыре верблюда, пара оседланных коней стояла на привязи.

Заслышав цокот копыт, из кибитки вышел толстый бородатый человек в мохнатом тельпеке.

— А, это вы, — окликнул он Веллека, который привязывал коня. — Волки вы или лисицы?

Это означало — с добром или злом?

— Волки мы, дядя, волки! — ответил Веллек.

— Молодцы! — сказал бородатый и направился в кибитку. — Только поторапливайтесь. Долго заставили себя ждать.

— Что, ему хуже? — встревоженно спросил Веллек.

Передавая Веллеку хурджун, Терехов спросил:

— Как зовут этого человека?

Теперь Веллек уже не утаивал правды:

— Это Тачмурад-бай.

Семен Устинович не показал удивления и направился вслед за Тачмурад-баем.

Этого бая он, доктор, никогда не видел, но много слышал о нем. В народе поговаривали, что на равнине Чашкин ходили его многочисленные отары овец и гурты верблюдов, но, когда бай услышал про колхозы, про то, что у богачей отберут скот, он бежал за границу. "Что за дела у бая в пустыне? Почему он вернулся?" — размышлял врач.

А дело было так.

Сначала из рук Тачмурад-бая уплыла земля. Потом сельский Совет вынес решение отобрать у него скот. Хитрый бай, заранее пронюхав об этом, под предлогом поиска лучших пастбищ погнал отары ближе к границе. Обеих жен и взрослую дочь он отправил туда на неделю раньше.

Один чабан, поссорившись с баем, по дороге вернулся и обо всем рассказал председателю сельского Совета — Аману Сары.

Подобрав пятерку таких же сильных, как и он, джигитов, Аман Сары погнался за баем и, не дав ему достичь границы, обстрелял его отряд. Бай ответил тоже пулями.

— Тачмурад! Бросай оружие! Иначе тебе будет плохо! — крикнул Аман Сары.

В ответ прозвучал выстрел. Хотя позиция бая была выгоднее, перестрелка не затянулась. Стычка, начатая уже к вечеру, окончилась до наступления сумерек. Оставив в пустыне трупы двух сыновей, бай бежал.

Тачмурад с большим трудом пережил потерю скота, но образы убитых сыновей не давали ему покоя, звали к мести. Наконец он объявил свое решение третьему, оставшемуся в живых сыну:

— Сын мой, я собираюсь вернуться домой.

— Домой? Что это значит, отец? — не понял сын.

— Но ты же знаешь, для чего я должен вернуться.

— Нет.

— А про старших братьев забыл? — сорвавшимся от гнева голосом крикнул бай, и борода его затряслась. — Если не звал, так знай: я возвращаюсь для того, чтобы мстить. Мстить!

Как ни бесновался бай, сын не поддержал его. Не глядя в глаза отцу, он пробормотал:

— Удастся ли нам отомстить?

— Если у тебя осталась честь и совесть, готовь оружие! — прикрикнул бай. — Завтра вечером после намаза мы выезжаем. Слышишь? Завтра вечером!

Но назавтра они не выехали. Сын бая отказался выполнить волю отца. "Хватит уже пролитой крови, — сказал он. — Я не желаю подставлять свою грудь под пули!.."

После этого удара бай отрекся от своего сына и несколько месяцев ходил как потерянный. Но однажды он вызвал старшую жену и сказал:

— Отложи все свои дела и готовься к свадьбе!

Женщина удивилась:

— Какая свадьба?

— Буду женить Бапбы.

Женщина не поверила своим ушам:

— Зачем это тебе?

— Что ты спрашиваешь? Если оглохла, иди прочисть уши! Да, буду женить Бапбы. Буду женить своего чабана.

— Кто же его невеста?

— А разве нельзя отдать ему Ширин?

— Ширин? Твою дочь?!

Уж такого жена бая не ожидала. Такое даже не могло присниться. Она стала рвать на себе волосы и причитать:

— Бай, вай! Спаси нас аллах! Ты, отец, в своем уме? Может, ты потерял его? Неужели раб, сирота, спящий у твоего порога, достоин моей дочери, моего цветка? Пусть я умру, но никогда не соглашусь с этим. А если соглашусь я, то не пожелает она, гордость глаз моих, моя кровинка! Неужели такой позор можно пережить? — Женщина опустилась на пол. — О боже мой! Неужели тебе мало крови двух моих соколят? О, спаси, создатель! Какой грех я совершила перед тобой, что ты так меня наказываешь?!

— Заткнись! — крикнул бай. — Сказал — и кончено. Переговори с дочерью и сегодня же дай мне ответ!

Но для Ширин это не было трагедией. Она давно украдкой поглядывала на красивого чабана. Поэтому матери долго не пришлось утруждать себя уговорами. Ширин смиренно сказала:

— Слово отца — для меня закон.

А у Бапбы никто ничего и не спрашивал.

Бай поспешно справил свадьбу. Не прошло и педели, как он позвал к себе зятя и высказал ему свое желание вернуться домой. Бесхитростный парень, неосуществимые желания которого сбылись в объятиях дочери бая, с готовностью сказал:

— Бай-ага, куда хотите, я — с вами!

Когда Ширин узнала об этом, она зарыдала:

— Бапбы-джан, дорогой мой! Не уезжай! Прошлую ночь я видела плохой сон, Пусть и отец не едет. Давай уговорим его. — Она крепко обняла его за шею.

В ответ на слезы своей молоденькой нежной жены чабан сказал:

— Я всегда держу слово, которое даю.

Снарядившись, тесть и зять отправились в дорогу.

Через неделю пути темной ночью они постучались в дом Амана Сары.

— Кто там? — раздался глухой женский голос. Он принадлежал старой матери Амана.

— Если Аман дома, разбуди его, пусть выйдет, — слегка изменив голос, сказал Бапбы.

Ничего не подозревая, женщина спросила:

— А зачем тебе Аман-джан в такое позднее время?

— Очень нужен.

— Его нет дома, хан мой.

— А ну открывай!

— Если ты не веришь словам шестидесятилетней старухи, дверь не откроется.

— А вот посмотрим! — сказал Бапбы и сапогом ударил в дверь. Крючок соскочил. Дверь распахнулась.

— Выходи, трус! — позвал Бапбы Амана, но в кибитку не вошел.

Старуху обидело слово "трус", и она, накинув на голову старый халат, вышла во двор и набросилась на Бапбы:

— Мой сын не из тех, кто от страха прячется под одеяло матери! Заходи, ищи.