укола Бапбы пришел в себя. Он слегка приоткрыл глаза, попытался поднять голову:

— Семь с полтиной? Ты здесь? — И снова сомкнул веки. Не выпуская руки больного, Семен Устинович следил за работой сердца. Заметив, что лицо врача прояснилось, бай спросил снова:

— Ну, как? Ему лучше?

— Сначала у меня не было надежды, но сердце у парня очень крепкое. Тем не менее…

— Что, что?

— Когда парень немного окрепнет, его надо перевезти в медпункт.

— Какой пункт? Это не твоя ли "дохторхана"?

— Да, она, — кивнул врач и, чтобы убедить бая, добавил: — Рана у парня тяжелая и опасная. В больнице его можно окончательно вылечить. Иначе я не могу ни за что ручаться. Хотя меня не затруднит ездить и сюда.

Врач говорил чистосердечно, но бай иначе расценил его слова.

— Ты, Семь с полтиной, наверное, что-то задумал?

— Но почему ты против дохторханы?

— Не считай всех дураками! — пошел бай напрямую. — Рядом с дохторханой — милицияхана.

После этих слов врач хотел уйти, но его взгляд упал на раненого, который с трудом дышал; он снова сел.

Бай продолжал допытываться:

— А что, разве в моих словах нет правды?

Семен Устинович ответил коротко:

— Я — врач.

— Все равно, я не повезу его отсюда! — сказал бай свое последнее слово. — Лечи здесь!

— Мой долг — посоветовать.

— Нет, нет! И не пытайся уговаривать меня.

Веллек принес хлеб. Табиб, который молча слушал весь спор, кашлянул и слегка подмигнул баю. Бай и табиб один за другим вышли во двор под предлогом вымыть руки. Табиб принялся поливать воду баю из кумгана[77] и, гундося, заговорил:

— Бай! Ты правильно понял его мысли. Дохторхана — только повод.

— Что же, по-твоему, я должен делать? — спросил раздраженный бай.

— Не сидеть сложа руки, — зашипел табиб в ухо другу. — Ты не верь ему, когда он говорит о своем долге врача. Хорошо уплати ему и будешь спокоен.

Совет табиба понравился баю.

— И в самом деле, Гагшал-бек, — сказал бай и в свою очередь принялся поливать другу на руки, — я поступлю именно так, как советуешь ты. Говорят же, что взятка и на небо дорогу проложит. Я свяжу ему язык новенькими сотнями.

Пока они мыли руки, Семен Устинович думал о Бапбы: "Кем же приходится юноша баю? Сумею ли я спасти его? Знает ли он, что ранил меня?"

Когда бай вернулся, Семен Устинович спросил:

— Кем вам приходится Бапбы?

— Бапбы? — Бай с надеждой взглянул на Чары Гагшала, ожидая от него помощи. Но проголодавшийся табиб сейчас не видел ничего, кроме сачака[78],— он старательно уминал мягкий чурек с ковурмой.

Отказавшись от хлеба, Семен Устинович притянул к себе один из чайников и повторил вопрос.

Поняв, что поддержки от Чары Гагшала не будет, бай ответил:

— Бапбы — мой зять.

Теперь Семен Устинович понял, какую власть имеет бай над Бапбы. Он положил руку на лоб юноши и многозначительно сказал:

— Вот как!

— Да, так! — Бай отхлебнул горького зеленого чая и продолжал: — Но дело не только в том, что Бапбы мой зять. Есть у меня зятья и кроме него. Есть у меня и взрослый сын. — Бай не стал упоминать про остальных сыновей. — Но все они не стоят одного следа Бапбы. Бапбы мужественный, честный, верный долгу. Я очень горюю, что такой парень лежит залитый кровью. Было бы в сто раз лучше, если бы эта подлая пуля задела меня. Ты понимаешь меня, Семь с полтиной?

Бай не сказал ничего определенного, но Семен Устинович его понял и подумал: "Ты из тех, кто загребает жар чужими руками. Только осуществятся ли твои черные замыслы?" Вслух он коротко ответил:

— Да, стараюсь понять.

Не подозревая, о чем думает русский врач, бай исподлобья взглянул на своего друга табиба и продолжал:

— Рад, что понимаешь! Вот мой друг Чары Гагшал хорошо знает меня. Я из тех людей, кто ничего не пожалеет для человека, который ему понравится.

Табиб поспешно проглотил кусок чурека и, едва не подавившись, подтвердил:

— Тачмурад-бай щедрый человек, щедрый!

Бай взял ковровый хурджун, туго набитый деньгами, и вытряхнул из него содержимое. Потом обеими руками придвинул деньги к врачу:

— Вот, пусть это все будет твоим, если ты вылечишь парня. Хочешь — бери сейчас, хочешь — возьмешь потом. Дело твое!

У табиба разгорелись глаза при виде такого количества новых хрустящих сотенных. Он, обнажив свои изъеденные насом зубы, захихикал:

— Бери, Семь с полтиной, бери! Не оставляй на потом. Не зря же говорится: "Дают — бери, бьют — беги".

Но хихикать ему пришлось недолго. Семен Устинович нахмурился, поставил на пол пиалу и сказал:

— Бай, если ты хочешь, чтобы я лечил твоего зятя, выполни две мои просьбы.

Заметив перемену в лице врача, бай почувствовал свою ошибку, но притворился непонимающим.

— Да, дохтор, я тебя слушаю.

— Во-первых, возьми деньги, во-вторых, сейчас же убери с моих глаз этого мерзавца табиба!

Бай сгреб в хурджун сотенные. Потом пристально глянул на своего друга. Но туповатый табиб не понял значения этого взгляда. Он сделал удивленные глаза, пытаясь найти поддержку у бая:

— Ну посуди сам, Тачмурад-бай, разве я оскорбил его? Разве я сказал что-нибудь плохое?

Но бай его не поддержал. С деланной вежливостью он сказал:

— Гагшал-бек, думаю, что тебя не затруднит сейчас сесть на коня. Я тебе очень благодарен, что ты меня навестил.

Обиженный табиб уехал. Семен Устинович тоже не стал задерживаться. Он еще раз прослушал пульс Бапбы и поднялся.

— Ты куда, Семь с полтиной? — удивился бай.

— Я поеду домой.

— Что же будет с больным, если ты уедешь?

— Сегодня я ему больше не нужен. А завтра вечером приеду.

Тачмураду показалось, что русский врач больше не вернется, и он спросил:

— Ты вот говоришь — "приеду", а дорогу найдешь? Может, послать за тобой человека?

Врач многозначительно улыбнулся и ответил:

— Бай, я никогда не сбиваюсь с дороги, которую хоть раз видел!

На медпункте не было определенных часов приема. Едва наступал рассвет, начинали прибывать больные. Кто на ишаках, кто на арбах, кто пешком. Поток их не прекращался.

После того как неизвестные люди увезли ее мужа, Елена Львовна провела остаток ночи без сна. Раньше обычного она пошла в амбулаторию.

Те, кто знал Елену Львовну, смело входили. А те, кто приходил впервые, робко заглядывали в комнату, спрашивая:

— Семь с полтиной нету?

— Сейчас нет. Он поехал к больному. Но я его могу заменить. Ведь и я тоже доктор, — приветливо встречала их Елена Львовна.

Нелегко было в те времена женщине найти подход