Вольный ветер гулял между бесчисленной ратью Вечных Цветов, трепал красные лианы: сад располагался в самом сердце последнего оборонительного кольца, недоступный для посторонних. Не было даже вездесущих корреспондентов — их попросту не пускали, а съёмка на память ненавязчиво велась Аммой, единственной, кому было дозволенно действительно всё.

Девушки и наставники, пришедшие почтить память старших поколений и пожелать своим товарищам удачи, так же взялись за руки, замерли на секунду, и тишину торжества нарушил волшебный голос Ворожейкиной, тут же подхваченный остальными.

Многие могли бы только недоумённо пожать плечами, слушая неофициальный гимн, которым эволэки провожали в путь своих друзей. Он не имел ровным счётом ничего общего с тем, что обычно вкладывается в смысл самого слова «гимн». В нём не было ни намёка на мощь, непреодолимую силу, с которой отправляются к далёким мирам звездолёты, не было слышно радости от созидательного труда или суровой решимости солдата, идущего в бой. Но никто из собравшихся не морщился в брезгливой гримасе — чужих тут попросту никогда не было, а свои понимали потаённый смысл.

Песня лилась, как горная река, чистая и светлая, наполняла сад мелодией Судьбы. И он отвечал. Сад мог поведать любому желающему историю сотен людских судеб, тысяч погружений, триумфа воли и духа, горечь тяжёлых потерь, и поделиться страстным желанием Души Верить. Верить в то, что, всё что было, и ещё будет, не зря, не напрасно.

Всё, пот, кровь, слёзы радости и горя, восторг свободного полёта и усталость возвращения к родным берегам — всё это можно было прочесть в ауре, разбуженной песней, этого священного для каждого эволэка места.

Даже Афалия, раньше почти с открытой насмешкой относившаяся к ритуалам, не держала даже мысли отколоть фортель. Она вдохновенно пела вместе со всеми. Тепло встретившихся рук, тепло множества голосов, слившихся в едином порыве, заставляло души звенеть в унисон.

Они не были рыцарями без страха и упрёка, но летели на свет, потому что, не могли иначе, хотя точно знали, что свет может как подарить жизнь, так и отнять её. И надо было отбросить страх, оставить за спиной тёмный клубок липкой паутины неуверенности, и сделать шаг.

Люди рукоплескали сами себе и друг другу и, смешавшись, весёлой и шумной толпой двинулись назад, по единственному коридору в смертоносных насаждениях: эволэки на всякий случай шли по краям, внимательно следя, чтобы кто-нибудь из взрослых не сделал рокового шага с тропы.

Афалия догнала Элана и, обняв за шею, ехидно спросила:

— Ну, напарничек, как жизнь половая?

В её голосе уже не было, как раньше, едкой желчи, просто шуточка на грани фола, но и этого было достаточно, что бы кто-то захихикал, кто-то залился краской от смущения, а кто-то и раскрыл рот от удивления: эти двое были совсем недавно чуть ли не злейшими врагами, а тут…

— С чего ты взяла, что она вообще есть? — подозрительно спросил Элан, не очень желая развивать тему, дружески приобняв девушку за талию.

Родители шли рядом, нога в ногу, как говориться, и за их реакцию он поручиться не мог. Одно дело формальный брак с киборгом, подчинённый интересам Дела, а такое… Впрочем, те сделали вид, что ничего особого не слышат, то ли намереваясь взгреть любимое дитя после, в более подходящее для нравоучений время, то ли уже смирились со свершившимся фактом, понимая неизбежность такого развития событий.

— Да перестань увиливать, я же вижу, что ты на Олю смотреть стал иначе, — не унималась девушка, подпрыгивая на ходу от нетерпения. — Ну, расскажи! Расскажи, расскажи, расскажи!!!

Тут их догнала Мирра, влепив Афалии подзатыльник, не очень сильный, правда.

— Чего лезешь своим носом в чужой огород? — хмуро спросила староста. — Или дохнешь от зависти, как подумаешь про собственную глухую фригидность?

Подчинённая на укол лидера Клана не обиделась, чуть склонила голову, и хитренько улыбнулась:

— А ты, зверь-одиночка, чем похвастаться можешь? Сама уже, небось, засохла!

— Если судить по стервозности, — хмыкнула та в ответ, — то хроническое воздержание свойственно тебе, а не мне.

Элан понял, что дело пахнет керосином, и надо срочно принимать меры, но сделать ничего не успел. Ольга, под смех и одобрение окружающих, сцапала забияк железной хваткой:

— Сейчас обеим шеи намылю, — пообещала девушка-киборг, а две жертвы забились в конвульсиях, ведь шеи им зажали крепко.

— А ведь ты, сынок, действительно, смотришь на неё по-другому, — с широкой улыбкой на лице глядя на устроенную девушками заварушку, сказал Андрей Николаевич. — Так же было и с Сашей.

— Как «так»? — недоверчиво спросил Элан.

— Ну, — отец с глубокомысленным видом почесал затылок. — Сначала они для тебя Богини, пишешь картины, и поэмы, то есть… А потом я встречаю тебя в очередной раз, и вижу перемену: смотришь на женщину. Всё, сынок попался…