села на краешек мата, чтобы вместе со всеми выслушать историю Виталика.

Минувшей ночью впервые за всю смену Виталик, готовясь к прощальному концерту, сгенерировал что-то стоящее. Раз уж ему досталась мушкетерская шляпа, он решил стать д’Артаньяном и даже написал песню о любви к прекрасной Констанции, которую он повстречал в пионерском лагере. Из реквизита понадобилась бы только кровать, которую Леха согласился вытащить на сцену, но Ленка отчего-то категорически отказывалась сыграть роль его умирающей возлюбленной.

Ее уговаривали все, кто мог, но она гавкала в ответ свое «нет-нет-нет» и ничего не хотела объяснять. Когда до концерта осталось три часа, а именно сразу после горна на тихий час, Виталик бросил все попытки ее уговорить и выбежал из корпуса на улицу, чтобы в кустах сирени с сосновой веточкой в руках «проветрить мозги».

«Ну как же так, – рассуждал он, – это был бы такой красивый номер: я в шляпе и в плаще из покрывала с рисунком “турецкий огурец”, а она… в трикотажной юбке до пят и блузке, застегнутой на все пуговицы». Внезапно он догадался, в чем дело: Ленке было нечего надеть, чтобы перевоплотиться в романтичную Констанцию. «Вот, блин, – подумал он, – она прямо как моя мама. Такая же сексуально не раскрепощенная. То ли дело Галя…»

Теперь уже сексуально раскрепощенный Виталик с удовольствием перебрал в памяти все, что ему удалось увидеть и пощупать в Галиной комнатке за игрой в карты, и решил, что можно что-нибудь стрельнуть у старшей вожатой. Особенно подошло бы то розовое, с помпончиками. Но Галя оказалась маленького роста. Маринка тоже ростом не вышла, поэтому, «проветрив мозги» еще раз, Виталик пришел к нам.

Всю эту историю он рассказывал при девочках, поэтому она приобрела форму сбивчивого рассказа о том, что Ленка, отправляясь в лагерь, совершенно не продумала свой гардероб, из-за чего теперь страдает весь отряд.

– Ничего не понял, – сказал Сережа, протянул руку за текстом песни и вслух прочитал результат творческих потуг Виталика:

Все было хорошо: дуэли, шпаги,

Но дернул черт приехать в этот лагерь!

На весь «Гудрон» ни одного трактира,

Пришлось селедку запивать кефиром.

Но встретил я любовь в простой столовке,

Где пахло щами, а еще – карболкой,

С тех пор мы вместе, как две половины,

Но в лагере кругом одни вражины!

Да! Вражины!

Констанция, Констанция, Констанция!

О, что это за белая субстанция?!

Констанция, Констанция, Констанция!

Измазанная пастой спит Констанция!

При всей незамысловатости текста его автор светился как самовар, на который опирался, до сих пор пытаясь отдышаться, и скромно опускал глаза, заранее отказываясь от бурных оваций, готовых взорвать тишину в игровой.

Чувствуя что-то сродни материнскому умилению, я подошла к Виталику и погладила его по голове.

– Виталик, ты пришел по адресу. Пойдем в вожатскую. У меня есть то, что тебе нужно.

Анька прижала выблядон к груди и вытаращила на меня глаза:

– Что у тебя есть?!

То, что у меня было, называлось шелковым пеньюаром. Отправляясь в лагерь, я тоже не продумала гардероб и взяла с собой полчемодана лишних вещей. Этот пеньюар должен был использоваться как халат после ванны или как одежда для чтения у ночника беллетристики и периодики, взятой в местной библиотеке. Никто же не знал, что спать придется через раз и в джинсах, а из душа, чтобы не окоченеть, можно будет выйти только в телогрейке.

– Вот. Пусть хоть так пригодится.

В ладони Виталика вылился ручеек белого шелка, но Женька тут же выхватил его и затряс им, как бабка на базаре.

– Это скандал! – кричал он. – Etam! Настоящая Франция! Они изобрели нерасползающиеся чулки! Откуда у тебя это?!

– Что значит откуда? У меня что, не может быть нерасползающихся чулок?

У Женьки началась настоящая истерика, и он даже не услышал вопроса. Прикладывая пеньюар то к Сереже, то к Виталику, он бегал по вожатской и кудахтал, как взбесившая курица.

Виталик тоже сначала обрадовался, но потом вдруг понял, что от пеньюара придется отказаться.

– Не подойдет. У Ленки грудь больше, чем у тебя. Го-ра-а-аздо!

Двумя руками Виталик нарисовал в воздухе Ленкину грудь, щедро прибавив ей размера два.

– Гора-а-аздо, – передразнила Анька и растянула пеньюар до характерного треска. – Сюда не только Ленка, сюда слон влезет.

– Знаете что? – я забрала свою вещь и спрятала под подушку. – Не нравится – не берите.

Женька бросился к кровати, вытащил из-под подушки пеньюар и снова забегал, как бабка на базаре.

– Бери, – повторял он и тряс пеньюаром перед носом Виталика. – Это же ручная работа, не какой-нибудь китайский тяп-ляп. Они один бюстгальтер четыре часа шьют, там же сотни стежков, если не тысячи. Да они изобрели такие подкладки для чашек, что это была настоящая пуш-ап революция в мире бюстгальтеров! И вот здесь, видишь, шва нет, но кружево на чем-то держится. Это их фирменная фишечка: бесшовное кружевное белье. Больше никто в мире так не делает! Вот здесь рукой проведи. Это специальная сетка. Она называется кисея. Etam – пионеры в производстве нижнего белья!

Виталик провел рукой, где показал Женька, и нехотя согласился взять пеньюар. Вдвоем они понесли его к выходу: Виталик за широкие кружевные бретели, а Женька за струящийся подол.

Человек из министерства устало шагал по тропинке, ведущей к складу. Абсолютно каждый, кто шел по ней, делал петлю вокруг незабудковой поляны, потому что невозможно было пройти мимо этого ровного синего коврика. Человек из министерства прошел, не задерживаясь, и даже не взглянул на него. Не ожидая этого, Нонна Михайловна сбилась с шага.

– Там у нас мостик через ручей, – напомнила она, – в нем три непрочные доски, не забудьте перешагнуть.

– Как можно об этом забыть? – сказал человек из министерства. – Каждый год я сюда приезжаю, и каждый год все те же «три непрочные доски» и все тот же скользкий размытый берег. Неужели так трудно его забетонировать?

Нонна Михайловна промолчала. Только что они побывали возле Дерева любви, «ботанического уродства», как окрестил его человек из министерства, и в странном саду, где все деревья были маленькие и разные. – Какой-то недоразвитый лес, – сказал тогда человек из министерства.

К липовой аллее они не пошли, потому что у него была аллергия на цветение, а до фазенды было двадцать минут ходу через лес, поэтому из маршрута ее тоже исключили.

Человека из министерства хватило только на то, чтобы пройтись по лесной дороге до деревянных ворот, которые