от штампов «голова» и «ноги», Сашке, который уже слышал от него эту историю несколько раз, но этот был последним, и Татьяне с Эдуардом, который нашел там еще несколько лейтмотивов и бродячих сюжетов, потому что они все так делают.

Виталику Леха пересказал мультик дважды, так как в тот момент он помогал Ленке втиснуться в пеньюар, и Лехе было интересно, чем у них это закончится. Галя и Марадона тоже выслушали Леху, хотя и не очень внимательно, потому что от души болели за Ленку.

На всякий случай Леха даже сходил в рубку к Коляну и попытался донести смысл мультика до него. Тот сначала разнылся, потому что в детстве этот мультик они смотрели с мамкой и братом, но потом собрался и пообещал, что теперь обязательно вывезет эту коляску и вытащит концерт, чего бы ему это ни стоило.

Коляску вывезли все. Маринка отстирала простыни, Ленка влезла в пеньюар, Женька не сбился на вальсе, хоть и щекотал мне нос длинной челкой, потому что все время смотрел под ноги. Даже рампу кто-то починил, и теперь она не мигала, сбивая с такта, а горела так ярко, что вышибала из глаз слезы. Это она, проклятая, она, и ничто другое.

Правда, без накладок тоже не обошлось. Второпях Виталик перепутал тюбик зубной пасты с финалгоном, поэтому Ленка, явно переигрывая, умирала в страшной агонии. И еще одна неприятность случилась с выблядоном, из-за чего Женька за кулисами тоже чуть не умер в страшной агонии. Но все это такие мелочи.

– Это не мелочи! Тренч от Burberry стоит как машина! Чистая небесная лазурь…

– Женя, помнишь, в мультике про Бонифация… Женя, не отключайся! Блин. Есть Пилюлькин в зале?

После прощального вожатника Нонна Михайловна собрала планерку, на которой присутствовал человек из министерства. Здесь он должен был сделать записи, необходимые для доклада, пока все еще свежо в памяти.

В нескольких графах человек из министерства поставил галочки. Увидев эти тоненькие безликие закорючки напротив слов «столовая» и «корпуса», Нонна Михайловна отвернулась и стала смотреть в окно на гирлянду из флажков. Пока их все еще было семнадцать.

С самого утра в ее душе происходило что-то странное, не похожее на переворот в одной из африканских стран, но в то же время очень важное для нее самой. Из уважения к этой работе мысли все молчали, и говорили только она и человек из министерства.

– Нонна Михайловна, – обратился к ней человек из министерства, – я никогда не обсуждал с вами то, что я здесь вижу, но сегодня я хотел бы поговорить об этом концерте. Признаться, в детстве я не ездил в лагеря и вожатым тоже не был, но зато я читал много книг на эту тему и в какой-то степени могу считать себя специалистом.

Нонна Михайловна оживилась и попросила его продолжать.

– Вожатский концерт, или, как его еще называют, вожатник… – Человек из министерства сделал паузу, чтобы директриса имела возможность оценить его глубокие познания в сфере детского отдыха. – Должен представлять собой некую квинтэссенцию жизни в течение смены. И какой же вывод можно сделать после этого, как вы говорите, концерта? Чем вы здесь жили?

Человек из министерства встал и прошелся между столами. Нонна Михайловна тоже встала и впервые начала слушать его едва ли не с интересом.

– Начнем с цветов.

– Вы знаете французский?

– Нет, я не об этом, – человек из министерства как будто растерялся.

– Alors t’es encore plus bête, que je le pensais[12], – сказала Нонна Михайловна и хохотнула в кулачок. – Продолжайте, продолжайте.

Человек из министерства сбился с мысли, но, поскольку был профессионалом в устных докладах, быстро вспомнил, о чем хотел сказать.

– Вам не кажется, что цветов было слишком много? В букетах, в прическах. Они же у вас на каждом шагу, и вы постоянно обращаете на них внимание. «Это клевер, это вьюн, это турча болотная». Поэтому у вас и развелись эти жалящие насекомые в таком количестве. Какой-то ботанический справочник, а не лагерь!

Нонна Михайловна снисходительно улыбнулась:

– Номер с цветами ставили вожатые. Там девчонкам по двадцать лет. Что, вы думаете, у них в головах? Макаренко? Песталоцци? Нет, цветы да ветер. Но, поверьте, это быстро проходит. Вы знаете, сколько цветет турча болотная? Полтора месяца. Затем она погружается в болото и спит.

Человек из министерства недоверчиво кивнул:

– Ну, допустим. А эти постельные сцены и невнятные экскурсы в историю?

– Постельные сцены? – Нонна Михайловна задумалась. – Если вы имеете в виду первый отряд, то не волнуйтесь. Дети увидели только танец с простынями и ничего больше. У первого отряда традиция такая: каждую смену ставить танец с простынями под музыку Enigma. А невнятные, как вы говорите, экскурсы в историю – это для атмосферы. Вальс вожатых в пионерских галстуках – это не исторический доклад, и быть им не претендует.

Человек из министерства недовольно хмыкнул. Он снова прошелся между столами, прислушиваясь к звуку своих шагов, и остановился у окна возле Нонны Михайловны.

– На что вы там все время смотрите?

– На флажки, – Нонна Михайловна повернулась. – Извините, это действительно невежливо. Я буду смотреть на вас.

– А то, что показывал второй отряд, я вообще не понял. Что они изображали там с веерами?

– Это аллегория. Веера – это золотые крылья. Тот, кто любит, может летать. Мне кажется, что все понятно и без слов. Или в ваших книгах про лагеря ничего не написано о любви?

Человек из министерства сжал тонкие губы.

– Ну ладно. А вот эта Констанция? При чем здесь весь этот разврат, если вообще-то Констанция умирала в стенах монастыря и в монашеском одеянии?

На мгновение ему показалось, что он подловил директрису, но та снова хохотнула в кулачок.

– Во-первых, это красиво.

Человек из министерства зло прищурился и обвел взглядом молчащих вожатых. Похоже, над ним смеялись, но над ним не смеялись никогда. Ну разве что в далеком детстве. С тех пор он страшно этого боялся. А вот женщина, стоящая перед ним, казалось, не боялась ничего.

– И еще. Вы знаете, – сказал он в попытке нагнать на нее страху, – пока я сидел в зале, я заметил, как какая-то дама в вязаных шалях прошла за кулисы. Мигнул свет, и на занавесе появилась огромная тень осы, а сама она обратно так и не вышла. Что у вас здесь происходит?

В конце своей фразы человек из министерства понизил голос до шепота, но Нонна Михайловна все равно не испугалась.

– D’abeille[13], – поправила она, но тут же приняла возмущенный вид. –