что взяла она джинсами в рубчик, короткой курточкой с воротником из искусственного меха и топами на бретельках, которые можно было сочетать с любой моделью ее многочисленных юбок, под юбки подбирать гольфы, под гольфы – туфли, а затем, изменив цвет туфель, полностью менять этот конструктор заново.

Маринка оказалась одной из Женькиных бумажных куколок. Для девочек мы с Анькой вырезали их из журналов до мозолей от ножниц. Одежды было много, а куколок – две-три. На всех не хватало. Тогда Женька сам рисовал их, таких вот, с косичками, а к ним джинсы в рубчик и курточки с меховыми воротниками.

Примерно, пусть и не в таких подробностях, Борода понял, в чем дело. Он не разбирался в моде, но Маринка одна была одета не по погоде и не по случаю. А когда-то и перед ним девки трясли цветастыми юбками и крутили на головах такие баранки, что хучь помирай. Особенно та, в красной беретке и в лапсердаке в клеточку. Десять лет потом кровь пила, зараза такая! Эх, если б кто тогда подсказал, так нет же, дым из ушей и одна беретка эта красная в глазах.

– Хочешь, фокус покажу? Как рукой снимет, – сказал Борода и снял с Женьки вонючую телогрейку. – Замерзла, кажись, краса твоя с голым пузом-то.

Гремя калошами, он подошел с телогрейкой к столу и набросил ее Маринке на плечи. От запаха и навалившейся тяжести та скривилась и из куколки превратилась в некрасивую и вечно недовольную простушку. Рядом сидела Анька и Татьяна в таких же телогрейках, потому что от земляного пола тянуло сыростью, но они их так не портили.

Взглянув на сморщенный нос кнопкой и отчего-то постоянно мокрую нижнюю губу, Женька отвернулся к черенкам лопат и стал стучать по одному из них пальцем. Он думал, что Борода сейчас снова загремит калошами и продолжит этот разговор или, чего доброго, расскажет какой-нибудь из своих анекдотов, но среди своих бесценных раритетов Борода сам оказался раритетным человеком. Не сказав больше ни слова, он вернулся к раскладушке, а Женька – к столу. Рукой, может, и не сняло, но легче стало.

Я протянула ему свою вилку, которая была мне больше не нужна.

– Остыло уже, но давай, – сказал Женька.

С размаху он вонзил вилку в самый центр сковороды с остывшей картошкой и вытащил оттуда слипшийся и подгоревший до черна шмат.

С пирамиды коробок и кучи валенок раздался смех, Сашка перехватил вилку и начал размахивать ею над столом. От смеха он не мог встать и погружался все глубже в гору валенок.

– Маринка! – закричал он оттуда, найдя в себе силы поднять только голову. – Я страшно извиняюсь, но он у тебя все так же хорошо делает?

Маринка еще больше выпятила мокрую губу.

– Что ты имеешь в виду? – проныла она.

Обернуться и посмотреть наверх в тяжелой телогрейке ей было неловко, поэтому она обращалась к руке с вилкой.

Вместо Сашки ответила Анька:

– Он имеет в виду, что Олег плохо жарит, – сказала она и с хрустом откусила соленый огурец. – Только это.

Стало так тихо, что можно было услышать, как на раскладушке возится Борода. Чтобы пауза не затянулась и где-нибудь не рвануло еще сильнее, Галя начала что-то чирикать на исписанном листе, а Сережа забарабанил пальцами по столу. Эдуард заметил, что в отпущенное на подготовку к вожатнику время мы занимаемся личными вопросами, не имеющими отношения к делу. Не имеющими отношения к делу.

– И что?! – неожиданно гавкнула Ленка. – А по-моему, это смешно. Олег плохо жарит! Ха!

Зажмурившись, она стукнула тяжелыми кулаками по столу и загоготала так громко, что задремавший Борода проснулся и от испуга начал кашлять. Никто никогда не слышал, как Ленка смеется, и достоверно не знал, может ли ее что-то рассмешить вообще, поэтому глаза, как у филиппинского долгопята, теперь были у всех, включая Маринку.

– Вожатник, – был вынужден напомнить Эдуард, – времени категорически нет. Категорически нет.

– Как это нет? – удивилась Галя. – Два часа еще.

Но сразу же после ее слов в замке на двери склада дважды повернулся ключ.

То, что дети так быстро найдут ключ, ни в чьи планы не входило. Путешествие по станциям, которые специально были разбросаны по разным концам лагеря, должно было занять не меньше двух часов, но на первой же из них Вова сообщил всем, что может добыть ключ от склада за более короткий срок и с гораздо меньшими трудозатратами, если, конечно, кому-то вообще нужны эти вожатые.

В прошлом году на заднем дворе, за пищеблоком, Нонна Михайловна распорядилась установить детскую площадку для младших отрядов. Она включала маленькую карусель на четыре места, железную паутинку, качели на цепочках, песочницу, горку и две лестницы. Место здесь теневое, приятное. Но в этом году площадка простаивала, как и первый младший корпус. Только однажды, если верить Бороде, на нее забрели какие-то девочки и увидели падение дядьки на асфальт с крыши главного корпуса.

Сегодня утром, когда вернувшийся из Дубны Анатолий Палыч занял диван в комнате для просмотра телевизора и попросил Вову задернуть шторы, Вова посмотрел в окно и увидел, как Леха с Марадоной что-то закапывают в песочнице.

Мероприятие оказалось под угрозой срыва, и Леха не нашел ничего лучше, чем предложить перепрятать так быстро найденный ключ и все-таки пройти все станции с первой до последней. Первый отряд с таким предложением согласился, но с условием, что перепрятывать будут они, и за пределами лагеря.

Понимая, что в таком случае ключ найдут, дай бог, к закрытию смены, Леха предложил компромисс: три станции, а дальше – кто быстрее добежит до крайней у прохода трибуны стадиона.

– Так ключ под трибуной? – удивился Вова. – Я думал, что он в песочнице.

Леха закрыл лицо руками, чтобы не сказать неприличное слово, и промычал что-то невнятное. Из песочницы они с Марадоной утром брали песок, чтобы наполнить им мешочки для метания, которые понадобились бы на последней станции. Марадона с Галей весь тихий час шили эти мешочки, потому что Нина Федоровна, кружковод по мягкой игрушке, в грубой форме отказалась это делать, а ключ они спрятали под трибуной, где и была оборудована последняя станция.

Все это нашептали Эдуарду его голоса в голове, потому что иначе объяснить, почему он так торопил со сценарием, было невозможно. Пока Женька стоял в лесу из черенков лопат и занимался личными вопросами, не имеющими отношения к делу, Эдуард, который все свои личные дела давно закрыл, вывалил на стол методички и ткнул в одну из них длинных