что с годами цена их только росла, склад «Гудрона» вряд ли стал их последним пристанищем.

– Кушать подано, – сказал Борода и протер носовым платком пыльную лампочку Ильича.

Стало светлее. Сашка поставил на пельменницу сковороду жареной картошки, Ленка выложила в вазу из розового стекла паровые котлеты от тети Любы. Из термоса с белыми павлинами Татьяна налила в хрустальные кружки ДХЗ ромашковый чай. Но Борода остался недоволен. Задрав голову так, что борода встала параллельно дощатому полу, он прошаркал к раскладушке и достал из-под нее банку поседевших соленых огурцов. Вместе с банкой он принес пачку бумажных салфеток, которые почему-то назывались «Таня», и открывашку с деревянной ручкой, в народе – «Серп и молот».

– Теперича все. Только не открывашка это, а открывалка. Грамотеи!

Борода еще раз пересчитал пальцем тарелки, неграмотных людей и, убедившись, что их количество совпадает, пошел обратно к раскладушке.

– Вздремну пока, – сообщил он, накрываясь телогрейкой, – а то мутит чаво-то.

Единственное, чего Борода не мог дать, – вилки. Столовое серебро или набор мельхиоровых на рынке стоили дорого даже со всеми скидками, а алюминиевые хранились не на складе, а на кухне. Их принесла Маринка. Перед тем как сесть за стол, она обошла его и возле каждой перламутровой тарелки с целующимися нимфами положила по гнутой вилке с кривыми зубцами. И надо же было такому случиться, что одной не хватило! Олег снова обсчитался.

– Ничего страшного. – Маринка села рядом с Женькой и покрутила перед ним своей вилкой. – Мы поедим одной. Ты ведь не против?

Женька оказался не против. Я села по другую сторону от него, рядом – Анька, за ней – Сережа. Сашка наколол на вилку котлету, запрыгнул с ней на коробки, которые стояли рядами у стены, и лег головой на гору валенок.

Анька подергала меня за рукав и кивнула на Женьку:

– Пусть он лучше твоей вилкой ест. Не к добру это.

– Да я вообще могу не есть.

Я предложила Женьке свою вилку, но тот уже кормил хихикающую Маринку жареной картошкой и совершенно не был огорчен тем, что вилок не хватило.

– Завтра вожатник, – напомнила Галя и положила в перламутровую тарелку сразу четыре котлеты, – и у нас есть уникальная возможность к нему подготовиться.

– У нас есть уникальная возможность нормально пожрать, – донеслось с горы валенок. Над столом свесилась рука с вилкой. – Наколите огурец кто-нибудь.

Эдуард открыл банку и ткнул вилкой в Сашкиной руке в седой огурец. Запахло рассолом, над горлышком распустилось соцветие укропа. Виталик тоже потянулся к банке, но Ленка шлепнула его по руке.

– Соленое не советую, – сказала она, – обопьешься, потом писать захочешь, а нам здесь еще три часа сидеть.

Оставалось взять котлету, но это тоже было неплохо. От тарелок, сковороды, вазы с котлетами и хрустальных чашек с ромашковым чаем к лампочке поднимался густой пар. Все было приготовлено буквально только что и еще не успело остыть. Невозможно было обсуждать вожатник за таким столом. В конце концов с этим согласилась даже Галя и вонзила вилку в огурец.

– Да, – вздохнул Эдуард, – только за такими столами рождается ровная ясность ума в сочетании с открытостью и доброжелательным отношением к людям. Отношением к людям. В высшей степени бескорыстная человечность…

– Эдик, остановись, – попросила Татьяна, – это просто картошка.

– Это не просто картошка, – возразил Женька, – в таких условиях – это скандал, а не картошка!

У Женьки за столом были лучшие условия. Ему достался единственный здесь стул со спинкой, плечи его грел высочайшего качества кашемир выблядона, и кормила его девушка мечты – настоящая куколка: в маленькой курточке, джинсах с низкой талией, с косичками, пухлыми губками и румяными щечками. Она улыбалась и радостно взвизгивала каждый раз, когда Женька откусывал с ее вилки ломтики картошки.

А еще эта куколка оказалась злопамятной. Она не простила Женьке историю с цветами и тоже решила при всех выставить его дураком. Теперь, когда всем стало окончательно ясно, что млеет Женька не от еды, а от той, кто его кормит, Маринка отдернула вилку от его открытого рта, и тот клацнул зубами.

– Вкусно тебе? – спросила она и посмотрела на него сквозь зубцы вилки.

– Да, – кивнул Женька и сглотнул.

– Неудивительно. Мой Олег все так же хорошо делает.

Женька даже на обычные вещи смотрел так, будто впервые их видит, а после этой фразы глаза у него стали как у филиппинского долгопята. Похлопав себя по карманам, он схватился за грудь. Со стороны это выглядело как сердечный приступ, но Женька искал пачку Esse и обнаружил ее в чехле от моего фотоаппарата. Он иногда носил его на шее, потому что в нем не мялась и не терялась пачка сигарет.

Женька молча встал из-за стола и направился к выходу – к двери, на которой снаружи висел амбарный замок.

– Внутрях не курить! – крикнул Борода из своего угла. – Погорим!

Женька наступил на стайку поганок, торчащих из земляного пола, и привалился к лопатам. На него смотрели все, кто был за столом, и только мы с Анькой и Сережа уставились в перламутровые тарелки с целующимися нимфами. Посмотреть на Женьку означало принять участие в расстреле в лопатах. Только когда в темном углу закашлял Борода и все повернулись в ту сторону, расстрел прекратился.

Галя выложила на стол чистый лист и шлепнула по нему рукой:

– Обсудим вожатник. Ключ скоро найдут, а у нас ничего не готово.

Десять пар глаз стали внимательно изучать пустой лист, а Борода тем временем встал с раскладушки и пошаркал к Женьке. С этим чудиком в выблядоне нужно было что-то делать. Там, на воле, пусть все хучь поубиваются, но здесь негоже.

Возле двери на крючке висела личная телогрейка Бороды. Он выходил в ней покурить утром или особенно поздним вечером. Вся она пропахла дымом дешевых сигарет, в нескольких местах протерлась. Борода снял ее с крючка и набросил Женьке на плечи.

– Не надо, – сказал Женька, но так и остался стоять в телогрейке, – я в ней на зека похож.

Борода прислонился спиной к лопатам и посмотрел на него внимательно.

– Нет, не похож ты на зека. Те без серег ходили. Они за елки зацепляются.

Женька улыбнулся и принял более расслабленную позу.

– Девка понравилась? – спросил Борода.

Женьке не хотелось обсуждать это с Бородой, но пыльная телогрейка, которая давила на плечи и пахла перегаром и сигаретами «Донской табак», почему-то исключала любую возможность соврать.

– Хорошенькая, – согласился Борода. – Чем взяла-то, раз не про тебя? Поет али пляшет?

Не то и не то. Женьке даже самому себе было стыдно признаться,