всем святым, чтобы приняли.

— А как же может быть иначе? Разве можно иметь оценки лучше твоих? — искренне удивилась тетя Саша.

— Оценок лучше моих, конечно, быть не может. Но что, если с такими оценками людей будет больше, чем мест, отведенных выпускникам этого года? Тогда начнут рассматривать характеристики, аттестаты и прочие документы. Говорят, в таком случае даже почерк может сыграть решающую роль…

— Брось ты, детка, хреновину пороть! — в сердцах сказала тетка. — Такого ребенка не принять? Кого тогда и принимать?! Пошли кушать. Теперь-то ты не откажешься от моей наливочки?

— От наливки не откажусь. Но только одну рюмочку. Вот если поступлю, тогда и чего покрепче можно будет.

На следующее утро я, как и раньше, проснулся в половине шестого. Но рано вставать теперь уже не было нужды, и я лежал в полудреме, строя всевозможные планы на ближайший день и на все остальное время, что мне предстояло скоротать в ожидании списков. Наконец, мне надоело лежать, и я поднялся с постели, которую тетя Саша сооружала для меня каждый вечер на коротком диванчике с гнутыми ножками. Готовя мне постель, она вынуждена была подставлять стул со стороны торца, чтоб мои ноги не торчали наружу.

Тети Саши не было дома, а на столе лежала записка, нацарапанная на тетрадном листе ее размашистым, уже декоординированным почерком пожилого человека.

«Геночка, племяшек мой родной!

Я пошла на базар. Потом зайду в Благовещенский собор — возблагодарить Господа и всех небесных покровителей за твои успехи. Сегодня большой праздник — Спас. Буду к полудню, не раньше. Завтракай молочную рисовую кашу — замотана в кастрюльке на круглом стуле, докторскую колбаску — лежит в кухне на подоконнике в белой мисочке. Синюю мисочку не трогай — это соседская. Пей чаек — заваришь сам по вкусу. Отдыхай, ты же так умаялся от своих наук за время экзаменов. Кто придет — никому не открывай, скажи, что я на базаре. Пусть приходят, когда я буду дома.

Жди. Целую.

Твоя любящая тетя Саша.

19/VIII-58 г.»

Позавтракав, я нагрел в кастрюле воды, вымыл посуду и стал раздумывать, чем бы заняться до возвращения тети из церкви. Спать не хотелось, читать тоже. И тут я вспомнил, что обещал написать письмо своему школьному другу и соседу, Мишке Бершацкому. Он ведь тоже поступает — в Запорожский машиностроительный институт. Как-то дела у него?

Не раздумывая, я сел за журнальный столик и принялся писать.

«Дорогой друг Миша!

Наконец-то я закончил сдачу обременительнейших вступительных экзаменов и теперь не знаю, куда себя девать. Прежде всего, сообщаю, что я сдал без потерь, т. е. набрал все 25 баллов. Но это еще не значит, что я поступлю. Конкурс на мой любимый радиофакультет сумасшедший, так что даже с 25-ю баллами могу не пройти. Наша Мантисса написала мне в характеристике, что я имею незаурядные способности, но при этом подчеркнула: “общественные поручения выполняет, но собственной инициативы не проявляет”. Декан на собеседовании обратил на это внимание, кривился и удивлялся, зачем она это написала. В бочку меду не преминула ливнуть ложку дегтя. Стерва! К этому могут придраться и дать от ворот поворот.

Когда я сдавал документы, к очереди абитуриентов подходил декан лечфака мединститута, приглашал парней. Я с ним от скуки немного поболтал. Он посмотрел мои документы и советовал идти к ним, тем более что я из врачебной семьи. После окончания радиофака ты, говорит, будешь грамотным — вот так (и провел ладонью по шее под подбородком), а заработок будет вот такой (и показал самый кончик пальца). Я ответил, что сюда иду по призванию. Так он заявил, что я пока еще не могу знать, к чему у меня есть призвание, а к чему нет. Вот нахал!

Экзамены, Миша, были сущей каторгой. Первым писали сочинение. Предлагалось три темы по русской литературе и три по украинской — можно было выбирать любую. Я выбрал образ Онегина. Ты ведь знаешь, я всегда восторгался этим пушкинским шедевром. Я глазам своим не поверил, когда увидел в своем экзаменационном листе пятерку за сочинение! Наша Лариса всегда говорила, что я неправильно анализирую образы героев — пишу все от себя и игнорирую учебник.

Вторым сдавали письменную математику. Задачи были не сложнее, чем в задачнике Моденова, которые мы с тобой перерешали в течение учебного года. Я боялся претензий за грязь — ведь я такой невнимательный, обязательно намажу: что-нибудь зачеркну или исправлю. Намазал и здесь, но мне этот грех, по-видимому, простили и поставили пятерку.

Потом была устная физика. Принимали два независимых экзаменатора по очереди. Один вынимал душу по механике и газам, другой, вернее, другая (это была женщина) по электричеству. Однако мне повезло — задавали как раз те вопросы, которые я знал. Оба поставили пятерки и, конечно, в экзаменационный лист тоже пять.

Следующим был немецкий. Вот тут мне Фортуна немного изменила. Накануне экзамена на консультации преподавательница сказала, что Konjunktiv из программы исключен и готовить его не нужно. Я, конечно же, и не готовил. Представляешь, Миша, беру билет, а там Konjunktiv! Я чуть в обморок не грохнулся, как кисейная барышня. Потом набрался храбрости и сказал преподавателю, что на консультации нас заверили, будто Konjunktiv’а в билетах не будет. Так меня чуть не выгнали. Пришлось заткнуться, мобилизовать свою память и вспомнить, что давала наша Барбара. И сработало! Вспомнил, и все оказалось правильно. Потом две дамы гоняли меня по разговорным темам и всей грамматике. В моих ответах были шероховатости, но они все же поставили мне пять. Дай Бог здоровья нашей Барбаре Дитмаровне. Увидишь ее до моего приезда, передай от меня кучу благодарностей. Приеду — еще раз ее поблагодарю, уже лично.

А на закуску оставили устную математику. Экзаменовали пять человек по очереди — каждый по своим темам. Вопросов было несметное количество, примеров и задач тоже. Были моменты, когда я хотел уже, было, поднять обе руки, но потом мобилизовал в себе весь запас мужества, напрягал мозги и прорывался. Не подумай только, Миша, что я корчу из себя гения. Нет, большей частью мне просто везло. Я до сих пор не могу понять, как так получилось, что я проскочил без потерь.

Теперь я томлюсь в ожидании 25-го августа, когда должны вывесить списки. Зная по собственному опыту, что в самый ответственный момент госпожа Фортуна обычно поворачивается ко мне задницей, я при всем желании не могу настроиться на оптимистический лад и ожидаю худшего. Когда будут вывешены списки, я пришлю маме телеграмму, и ты у нее узнаешь,