Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне больше ничего не оставалось делать, кроме как подхватить свой неказистый чемодан и, тихо чертыхнувшись, двинуться дальше по направлению к дому тети Саши.
В конце концов я отыскал улицу, дом и подъезд, где жила моя тетя Саша.
Она доводилась родной сестрой моему отцу, погибшему на фронте в сентябре сорок первого, и была на десять лет старше его. Тетя Саша всегда говорила о моем отце как о ребенке, так и не успевшем повзрослеть. И это меня почему-то ужасно бесило. В самом деле, какое она имеет право на покровительственный тон по отношению к моему отцу? Нельзя так неуважительно относиться к брату, хоть и младшему, — думал я. Он ведь был дипломированным врачом, даже аспирантом мединститута. И на фронт пошел в звании капитана медслужбы, и похоронка на него пришла, как на солидного воина. Любят же эти взрослые своим старшинством бравировать! Вот я, например, взрослый человек уже; самостоятельно в другой город приехал, определил свою будущую специальность; завтра сам в институт пойду документы сдавать. А вся родня ко мне все как к ребенку относится, не хотят моей независимости признавать, с моим мнением считаться, советоваться со мной, как с полноправным членом семьи. Ну да Бог с ними, увидим еще, кто мудрее — они или я.
С такими мыслями я вошел в тети Сашин подъезд, поднялся на второй этаж и постучал в дверь тремя ударами: тук! тук! тук! Так тетя Саша в письме просила. Она жила в коммуналке и делила общую кухню и прочие службы с соседкой Глафирой Ивановной и ее мужем Николаем Палычем, к которым следовало стучать дважды. Так они между собой условились, чтобы лишний раз друг друга не беспокоить. Ведь квартирные звонки в то время были редкостью.
За дверью послышались шаркающие шаги и приглушенный голос тети Саши спросил:
— Кто там?
— Тетя Саша, это я, Гена. Из Запорожья приехал, — ответил я.
Послышалось лязганье засова, звяканье дверной цепочки, щелканье врезного замка и причитания тети Саши.
— Геночка! Моя ж ты деточка! — плача, говорила она. — Что ж так долго? Я уже вся тут переволновалась! В окно все глаза просмотрела! Как ты прошел, что я тебя не заметила? Я же писала: через двор иди. А ты, наверное, прошел с той стороны, где сирень растет?
Тетя Саша обняла меня за шею тонкими натруженными узловатыми руками и припала к моей груди, обильно поливая ее слезами.
— Вот именно, с той стороны, где сирень. Как-то не подумал, что вы во дворе меня высматривали, — ответил я, гладя ее по седому затылку.
— Боже мой, да что ж это я, старая калоша, на площадке с тобой стою разглагольствую? Заходи, заходи скорее, детка моя.
Она схватила мой чемодан и направилась в темную прихожую. Я настиг ее в два шага и отобрал чемодан.
— Да что ж это ты у тетки чемодан из рук вырываешь? Тяжелый ведь! И что тебе туда мать насовала? Вот это столько ребенок нес от самого автовокзала! — хлопотливо причитала тетя Саша.
Слева отворилась дверь и из-за нее выглянула высокая и совершенно седая старушка с доброй улыбкой на лице.
— Здравствуй, здравствуй, молодой человек! С приездом, — сказала она с чуть заметным поклоном.
— Здравствуйте! Спасибо. Меня зовут Гена, — представился я.
— Знаю, знаю, Геночка. Твоя тетя давно уже нам о тебе все рассказала. Заходи, разоблачайся, умывайся, обедай. Тетя уже два часа тебя ждет. Обед, небось, и остыл уже.
— Ничего, сейчас разогрею, — ласково сказала тетя Саша.
— Давай, Гена. Приятного аппетита. А то соловья баснями не кормят. Потом говорить будем, — сказала Глафира Ивановна и скрылась за дверью своей комнаты.
— Проходи, садись, Геночка. Разувайся. Моя ж ты деточка! — тараторила тетя Саша, беспорядочно суетясь около меня. — И чего ж ты через кусты сирени продирался? Нечего там тебе ходить. Там же банда могла какая-нибудь засесть! Увидят, что ребенок один с чемоданом идет, возьмут и отберут, не дай Бог! А там и документы, и деньги, и вещички какие-никакие… Ой, да мне ж обед подогреть нужно! Я сейчас.
Комната, где жила тетя Саша, была обставлена старенькой мебелью, в основном дореволюционного производства. Было исключительно чисто и уютно, все в образцовом порядке. На залитом солнцем подоконнике сидела светло-серая кошка с белой грудкой и старательно умывалась.
Я переоделся в спортивный костюм, достал свои учебники и аккуратной стопкой сложил на журнальном столике у окна. Парадную одежду я повесил рядом на стуле, а чемодан задвинул под маленький диванчик с гнутыми ножками, вплотную придвинутый к журнальному столику. Вошла тетя Саша и принялась расставлять посуду на большом массивном раскладном дубовом столе, стоявшем посреди комнаты.
— Мое ж ты золотце, он уже и учебники повытаскивал! Да ты отдохни хоть сегодня ради приезда к тетке родной! Успеешь еще насидеться над книгами. Ну, рассказывай, как ты доехал.
— Спасибо, тетя Саша, хорошо. Вот только спинки сидений в автобусе были низковаты — шея теперь ноет. Но ничего, пройдет, — сказал я, вращая головой вправо и влево поочередно.
— А что, бывают выше? — удивилась тетя.
— Бывают. В ЗИЛах, автобусах первого класса, — ответил я. — Там кресла с откидными спинками, спать можно.
— И сколько там билет стоит? — поинтересовалась тетя Саша.
— Шестьдесят два пятьдесят, — выдал я, не задумываясь.
— А в этом, таком, как ты ехал?
— Сорок восемь тридцать, — ответил я.
— Ну, четырнадцать рублей разница. Даже больше — четырнадцать двадцать. Маме одной трудно. Она вдова, как и я, детка ты моя родная. Это для нее деньги, — посочувствовала тетя. — Иди, умойся с дороги. Обедать будем. Я тут супик из куриного потрошка сварила, котлеток приготовила, а к ним — нажарила картошечки с луком. На третье компотика попьем из свежих фрукточек. К обеду наливочки по рюмке выпьем — за удачу твою.
— Наливочку, тетя Саша, я буду пить потом — когда поступлю. Либо не поступлю. Как получится, — ответил я, стараясь рассуждать мудро, как взрослый мужчина.
С этими словами я пошел умываться на общую кухню, ибо ванной в квартире тети Саши, как и в большинстве послевоенных квартир, не было. А тетя Саша, гремя посудой, принялась разливать по тарелкам ароматный суп из куриных потрохов.
Утром тетя Саша подняла
