небесное тело вызвало большую тревогу и многие люди утверждают, будто комета предсказывает великую чуму и погромы, как при Хмельницком. А еще голод и то, что война с Фридрихом придет и сюда. Всем очевидно, что наступают Последние дни.

Когда в избу входит Яков, Нахман молча, сохраняя серьезное и непроницаемое выражение лица, вручает ему письмо. Яков не может его прочесть, поэтому отдает Хае, но та тоже не умеет разобрать завитушки, так что письмо переходит из рук в руки, пока не возвращается обратно к Нахману. Он читает, и на его лице появляется широкая улыбка, плутоватая и дерзкая. Он говорит, что примас Лубенский выполнит их просьбы. Диспут пройдет летом, после этого – крещение.

Известие долгожданное и желанное, и в то же время оно предвещает неизбежное. Когда Нахман сообщает это людям, воцаряется тишина.

Сделать первый шаг непросто. Их так усердно учили тому, как надо, что это крепко-накрепко засело в головах. Но теперь все это следует стереть, очистить Моисеевы скрижали от ложных заповедей, которые держат их в западне, точно зверей в клетках. Этого не делай, того не делай, нельзя. Границы неспасенного мира выстроены из запретов.

– Дело в том, чтобы выйти за пределы себя и встать рядом, – объясняет потом Нахман Вайгеле. – Это вроде как когда нужно вскрыть болезненный нарыв и выдавить из него гной. Самое сложное – принять решение и сделать первый шаг; потом, когда начнешь, все уже происходит само собой. Это акт веры – прыгнуть в воду вниз головой, не гадая, что там, на дне. На поверхность всплываешь уже совершенно иным. Ну или как тот, кто уехал в дальние края и вернулся – и вдруг видит, что все, что когда-то казалось ему естественным и очевидным, на самом деле местная экзотика. А то, что представлялось чужим и диковинным, сделалось понятным и теперь ощущается как привычное.

Однако он знает, чтó больше всего волнует Вайгеле. Все этим интересуются, все расспрашивают о совокуплении, словно это для них самое главное; не добродетели, не борьба с собственной совестью из-за проблем духовных – все спрашивают об одном и том же. Это очень разочаровывает Нахмана; люди мало чем отличаются от животных. Когда заговариваешь с ними о совокуплении, обо всех этих вопросах ниже пояса, они заливаются краской.

– Разве есть что-то дурное в том, что один человек соединяется с другим? Разве совокупление – это плохо? Нужно отдаться этому занятию и не думать, в конце концов возникает удовольствие, которое и освящает сей акт. Но и без удовольствия хорошо, а может, даже лучше, потому что вы осознаете, что пересекаете Днестр и входите в свободную страну. Ты так себе это представляй, если хочешь.

– Не хочу, – отвечает Вайгеле.

Нахман вздыхает: вечно у женщин с этим проблемы. Видимо, они крепче держатся за старые законы; в конце концов, женщина по природе своей боязливее и стыдливее. Яков говорил, что это как с рабами – а женщины ведь в большей степени рабыни мира, – которые ничего не знают о свободе, их этому не учили.

Люди опытные, те, кто постарше, пользуются этим, как некогда миквой. Тело и сердце сами стремятся к этому, и когда гасят свечи – это как праздник. Потому что соединяться – хорошо, нет ничего плохого в том, что кто-то с кем-то совокупляется. Между людьми, чьи тела слились друг с другом, возникает новая связь, особое единство, призрачное и смутное, поскольку нет слов, которые сумели бы точно передать характер таких отношений. И случается, что после этого люди становятся близки друг другу, словно брат и сестра, тянутся друг к другу, а другие – так тоже бывает – стыдятся друг друга и вынуждены привыкать. Бывают и такие, кто не может смотреть друг другу в глаза, тогда неизвестно, как все между ними сложится.

Обычно люди в большей или меньшей степени тяготеют друг к другу, что-то привлекает их – сильнее или слабее. Это вопрос очень сложный, поэтому им, призывая на помощь интуицию, занимаются женщины. Они лучше мужчин умеют догадаться почему… Почему, например, Виттель всегда сторонилась Нахмана и почему Нахмана всегда тянуло к Хае Шор? И почему возникла такая глубокая дружба между молодой Яхне из Буска и Исааком Шором, хотя у обоих есть супруги?

То, что до сих пор было запрещено, теперь не только дозволено, но даже предписано.

Всем известно, что Яков берет на себя самые сложные Чуждые Деяния, также и поэтому он обретает особую силу. Кто ему в этом помогает, тот тоже приобщается.

Однако наибольшей мощью обладают не телесные поступки, а те, что связаны со словом, ибо мир сотворен из слова и слова служат ему фундаментом. Поэтому величайшее Чуждое Деяние, Акт Исключительный – произнесение вслух Имени Бога Шем ха-Мефораш[149].

Вскоре Яков совершит его в присутствии самых близких – двух кругов избранных: женского и мужского.

В последнее время они ели некошерный хлеб и свинину. У одной из женщин начались судороги, но вовсе не от мяса, мясо тут ни при чем, а от того, что она не смогла вынести само действие.

– Это не обычное действие. Это нечто особенное. Маасим Зарим, Чуждые Деяния, – говорит Яков. Он произносит эти слова так, будто что-то пережевывает, разгрызает свиной хрящик.

– В чем смысл Чуждых Деяний? – спрашивает кто-то, видимо пропустивший объяснение мимо ушей.

И Яков повторяет все с самого начала:

– Мы должны попирать все законы, ибо они больше не действуют и без их попрания новое не может себя проявить. Ибо те старые законы были для прежнего времени, для мира неспасенного.

Затем он берет за руки тех, кто стоит рядом, и вскоре образуется круг. Теперь они, как всегда, станут петь.

Яков гримасничает вместе с детьми. Дети обожают эту игру. Послеполуденное время, сразу после общей трапезы, принадлежит детям; с самыми маленькими приходят матери, и им, которые на вид немногим старше, тоже это нравится. Все строят рожи и соревнуются, у кого страшнее. Детские мордашки исказить трудно, но лицо Якова умеет меняться. Когда он изображает чудовищ и монстров, когда притворяется хромым балакабеном, раздается визг. Когда дети успокаиваются, он велит им усесться в кружок и рассказывает замысловатые сказки. В них принцессы на стеклянной горе, простолюдины и принцы. Морские приключения и злые волшебники, которые превращают людей в животных. Развязку Яков часто откладывает на следующий день, в результате иваньевская молодежь гадает, чем все назавтра разрешится. Удастся ли герою освободиться от личины осла, в которую заключила его ревнивая женщина?

В апреле, когда становится теплее, играют на