– Как ты во всем этом разбираешься, Нахман? Зачем тебе это? Разве правда не проста? – спрашивает Вайгеле сонно.

– …а мы идем в Эдом. Бог предназначил нам такие деяния.

Вайгеле не отвечает.

– Вайгеле?

Тишина, слышно ровное дыхание женщины.

Нахман аккуратно выбирается из кровати, чтобы не разбудить жену, и зажигает крошечный светильник. Прикрывает его тряпкой, чтобы не было видно в окно. Он будет писать. Только набросит на плечи одеяло. И Нахман начинает.

ПОСКРЁБКИ. ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ БОЖЕСТВЕННОЙ ОБЩИНЫ В ИВАНЬЕ

В Эйн Соф[151], то есть в самом Бесконечном, в божественном источнике, заключено абсолютное добро, которое является началом и истоком всего мирового совершенства и добра. Оно есть совершенство, а совершенство не нуждается в изменениях, оно величественно и неподвижно, в нем не происходит никакого движения. Но нам, смотрящим снизу творения, издалека, эта неподвижность видится мертвой, поэтому она плоха, а ведь совершенство исключает движение, сотворение, изменение, а значит, и саму возможность нашей свободы. Поэтому говорят, что в глубине абсолютного добра сокрыт корень зла, который есть отрицание любого чуда, любого движения и того, что потенциально возможно.

Так что для нас, людей, добро есть нечто другое, чем для Бога. Для нас это напряжение между совершенством Бога и Его сокращением, необходимым для того, чтобы мог возникнуть мир. Для нас добро есть отсутствие Бога там, где Он мог бы быть.

Нахман растирает озябшие пальцы. Он не может остановиться, фразы сами стучатся в голову.

Когда разбились сосуды и возник мир, он сразу начал подниматься туда, откуда упал, собираясь снизу вверх, от менее к более совершенному. Мир поднимается все выше и совершенствуется, организует освобожденные из скорлупы материи искры в мощь и свет. Это тиккун, процесс исправления, которому человек может способствовать. Этот процесс восхождения должен преступать закон уже существующий и создавать новый, чтобы затем вновь его преступить. Ничто не дается в этом мире мертвых скорлуп раз и навсегда. Кто не движется наверх, тот стоит на месте, то есть падает вниз.

Эта последняя фраза вдруг успокаивает Нахмана. Он потягивается и смотрит на спящую Вайгеле. Нахман растроган.

Когда мы с пением переправлялись через Днестр, на сей раз смело и открыто, потому что у нас в руках был королевский декрет, который даровал нам в этой стране свободу, я подумал, что все словно бы выстраивается в каменный узор, и каждый из этих камней имеет свой цвет, и когда они были разбросаны, между ними не было видно никакой связи или иерархии, но, сложенные в определенном порядке, они образовали картину зримую и очевидную.

Иванье было нам необходимо, чтобы создать здесь большую семью, которая сохранится на долгие годы, и, даже если нас вновь разбросает по свету, если нам придется затеряться где-то в мире, эти иваньевские узы – навеки. Потому что мы здесь, в Иванье, свободны.

Получи мы собственную землю, как говорит Яков, на всю нашу жизнь и жизнь наших детей, чтобы жить согласно своим законам, никого не беспокоя, – мы бы не боялись смерти. Тот, кто владеет кусочком земли, обретает бессмертие.

Был один мудрец в Вильне, его звали Гешель Цореф, и он учил, что, согласно гематрии, существует нумерологическая тождественность между словом «Полин», то есть «Польша», и именем библейского внука Исава – Цефо. Ангел-хранитель Исава и его семьи – Самаил, и он же является хранителем Польши. Польшу правильно было бы называть королевством Эдома. «Цефо» состоит из тех же букв, что и «Цафон» – север, и они имеют то же числовое значение, что и «Полин – Лита», то есть «Польша – Литва». А как мы знаем, Иеремия, 1:14, утверждает: когда наступит время спасения, оно придет из северной страны, то есть из Польши и Литвы.

Эдом – земля Исава, но здесь, сейчас, во мраке мира, Эдом означает: Польша. Отправиться в Эдом – прийти в Польшу. Это очевидно. Здесь мы примем веру Эдома. Так говорил Элиша Шор еще в Смирне, и я тоже так говорил. Теперь все это сбывается, но только благодаря Якову.

Глядя на него, я вижу, что есть люди, которые от рождения обладают тем, для чего я не умею подобрать слов и что заставляет других благоговеть перед ними и испытывать к ним почтение. Я не знаю, в чем здесь дело – в стати или манере держать голову, в пронзительном взгляде, походке? А может, в некоем духе, витающем вокруг таких людей? В ангеле, который сопровождает такого человека? Куда бы он ни вошел, будь то нищий сарай или роскошный зал, все взоры обратятся к нему, и в глазах окружающих появится выражение удовлетворения и признания, хотя ничего еще не сделано, ничего не сказано.

Я много раз внимательно рассматривал лицо Якова – в том числе когда он спал. Я уже говорил – это лицо не красиво, но оно бывает красивым. Это не уродливое лицо – но оно бывает отвратительным. Глаза Якова могут становиться ласковыми и печальными, как у ребенка. Эти же самые глаза умеют смотреть безжалостно, как глаза хищника, наблюдающего за своей добычей. Тогда в них можно увидеть нечто насмешливое, ироничное, от чего тело пронизывает холод. Я даже не знаю точно, какого они цвета, потому что и он меняется. Иногда они совершенно черные, без зрачков и непроницаемые. В другой раз приобретают золотисто-коричневый оттенок, как темное пиво. Однажды я заметил, что в своей глубочайшей сути они желтые, как у кошки, просто их затемняет для окружающих легкая тень.

Я позволяю себе писать о Якове таким образом, потому что люблю его. И любя, предоставляю ему бóльше прав и привилегий, чем кому-либо другому. Но я боюсь впасть в любовь слепую, преувеличенную и болезненную, как у Гершеле, который, если бы только мог, лежал у ног Якова, как пес.

О ДВОИЦЕ, ТРОИЦЕ И ЧЕТВЕРИЦЕ

Мы в Иванье много изучаем Троицу, и мне показалось, что я сумел уловить ее смысл.

Ведь какова, в сущности, наша задача, если не установление равновесия между единством Бога и множественностью созданного им мира? Разве мы, люди, не брошены в это «между»: между Одним и миром границ? Неохватное «между» обладает странной критической точкой – Двоицей. Это первый опыт мыслящего человека: когда он замечает эту пропасть, которая появляется между ним самим и остальным миром. Это болезненное Два, основной разлом тварного мира, который порождает противоречия и всякого рода дуализмы. То и это. Я и ты. Левое и правое. Ситра Ахра[152], то