Через несколько дней Яков велит им встать в круг, который он называет «циркулем», и стоять так целый вторник, среду и четверг до полудня. Они стоят день и ночь, всей группой, кругом. От стояния освобождают жену Исаака, потому что она уже через несколько часов падает в обморок и вынуждена лечь. Остальные стоят. Говорить нельзя. Жарко, кажется, что слышно, как капли пота стекают по лицам.

Человек, не имеющий клочка земли, – не человек

– Если где-нибудь есть кладбище красивее, чем в Сатанове, босиком во Львов пойду, – говорит Хаимова Хава.

И хотя причин говорить о смерти нет и землю по кладбищам оценивать не следует, кладбище действительно красивое, это подтверждают и другие; оно живописно спускается к реке.

– В Королёвке тоже красивое кладбище, – добавляет Песеле, которая здесь с мая, вместе со своим семейством. – Пускай оно будет вторым по красоте.

– Но то наше, в Сатанове, за городом, больше, – продолжает Хаимова Хава, – с него видно полмира. Внизу на реке стоит мельница, а вокруг разливается вода, в которой плавают утки и гуси…

Эту мельницу арендует ее отец, и когда-нибудь она достанется им, согласно хазаке, закону о наследовании права на аренду. Сам городок лежит на холме, и сразу бросаются в глаза два здания: замок его светлости, уже очень обветшавший, выстроенный у самого тракта, чтобы хозяин мог смотреть, кто и с чем едет, и синагога на горе, похожая на крепость, в турецком стиле. И хотя они уже много лет не имеют никакого отношения к этой синагоге, Хава не даст соврать: синагога потрясающая. Когда по крутой извилистой тропе поднимаешься с тракта в город, обязательно проходишь мимо нее, другого пути нет. В городе площадь, где раз в неделю, всегда по понедельникам, бывает рынок. Свои прилавки, как и повсюду, расставляют вперемешку христиане и евреи, а летом к ним порой присоединяются армяне и турки.

Землю, однако, можно будет получить в епископских угодьях, только от Церкви. Кто станет бесплатно раздавать евреям землю? «А вот если королевские угодья?» – бросает кто-то. Красивее всего там, где Збруч впадает в Днестр.

– Да кто евреям место у реки даст? – сомневается кто-то.

– Нам много не надо… Клочок леса да какая-нибудь речушка, вроде Стрыпы, чтобы рыбные пруды устроить и выращивать в них собственных карпов, – мечтает Хава.

– Да кто ж евреям такие сокровища даст? – снова отзывается скептик.

– Но мы ведь больше не евреи. Или все-таки евреи?

– Мы всегда будем евреями, только особыми.

Было бы прекрасно жить по своим правилам, ни перед кем не держа ответ, не иметь над собой хозяина, не бояться казака, быть в хороших отношениях с Церковью, возделывать землю, торговать, рожать детей, иметь свой фруктовый сад и лавочку, пускай даже совсем маленькую. Разбить за домом огород, выращивать овощи.

– Ты видела синагогу в Гусятине? – невпопад обращается к Хаве старый и глухой Левинский. – Не видела? Ай-ай-ай! Тогда ты ничего в жизни не видела. Это же самая большая и самая красивая синагога на свете.

За окном галдят дети. Делают вид, что сражаются при помощи палок и стреляют из пушек, которыми притворяются высохшие стебли дягиля. Играют еврейские дети и христианские из близлежащей деревни, что приходят сюда из любопытства. Они уже разделили между собой роли, с происхождением это никак не связано. Татары против москалей. В битве на палках и стеблях все различия исчезают.

О тарелке, конюшем и уроках польского

Это слово очень смешит Якова.

Польским языком они занимаются во второй половине дня, группами, женщины и мужчины вместе. Учит их Хаим из Варшавы и второй Хаим, молодой, из Шоров. Начинают с обычных вещей: стол, нож, ложка, тарелка, чашка. Говорят: «Дай мне нож», «Возьми эту чашку», «Дай тарелку», «Вот тебе тарелка», Masz talerz[155].

Но ведь masztalerz – это по-польски шталмейстер, конюший; Яков это слово знает, и теперь его очень забавляет такое совпадение. Во время ужина он передает Нахману тарелку и говорит:

– Masz talerz.

Все, кто понимает, чтó он имеет в виду, хохочут. Все, кроме Нахмана.

Якову эту польскую книгу подарили Шоры, теперь он учится по ней читать. Ему помогала Виттель, но как следует читать по-польски она сама не умеет, поэтому наняли учителя. Это молодой гувернер из близлежащей усадьбы. Приходит через день. Они читают о животных. Первый отрывок, который Якову удается прочитать самостоятельно, – о животных из Ноева ковчега:

Животные ex putri materia[156], то есть размножающиеся из гниения, не были как то Глисты, Блохи, потому что они всегда могут suum reparare[157], даже если вымрут; где что испортится, погибнет, там моментально зарождаются черви. Ньеремберг, автор «Естественной истории», полагает, что этих Животных не сотворил Господь БОГ: Матерью их является разложение, то есть гниль.

Трудно понять, о чем речь, когда читаешь по-польски. Диковинный язык.

О новых именах

Подобно тому, как сперва Яков выбрал семь женщин, через некоторое время он выбирает двенадцать доверенных мужчин. Следуя примеру Евангелия, которое здесь, в Иванье, читают каждый вечер, Яков велит им взять имена апостолов.

Сначала Яков берет Нахмана и ставит его по правую руку, и с этого момента Нахман делается Петром. По другую руку он помещает старого Моше – тот становится вторым Петром. Затем Осман из Черновцов и его сын: их будут называть Иаков Старший и Иаков Младший. Потом, в особом месте, как бы посередине, он ставит Шломо Шора, который еще раньше начал пользоваться именем Франтишек, – Франциск и фамилией Воловский. За ним стоит Крыса, который берет имя Варфоломей. И дальше, с другой стороны: Элиша Шор, которого теперь зовут Лука Воловский, а слева и справа от него – Иегуда Шор, ныне Иоанн Воловский, и Хаим из Варшавы, нареченный Матфеем. И еще Гершеле – второй Иоанн, а также Моше из Подгайцев, именуемый Фомой, и Хаим из Буска, брат Нахмана, именуемый Павлом.

Шломо Шор, он же Франциск Воловский, старший сын Элиши, обучает всех тому, что знает об именах. Пусть все размышляют о новых, христианских. Шломо перечисляет по пальцам двенадцать апостолов, но себя велит называть Франциском. «Кем был Франциск?» – спрашивают его.

– Мне это имя понравилось больше всех, – говорит он. – И вы выбирайте новое имя обдуманно, не спеша. Не привязывайтесь к своим новым именам. Как и к стране, и к языку, хотя приходится им пользоваться. Ясно, что имена возникают еще до рождения; звук, который их образует, соответствует