на тонкую полоску полного тела архиепископа, которое терзают ручки цирюльника.

У ксендза Пикульского отчетливое ощущение, что всё это уже было, что он это уже видел, что эти же слова говорил светлой памяти епископу Дембовскому, так же стоял перед ним, как слуга перед хозяином, пытаясь предостеречь. «Отчего церковные иерархи столь наивны?» – думает он и устремляет взгляд на причудливый турецкий узор, украшающий ткань. Говорит:

– Ваше высокопреосвященство, вам не следует соглашаться на столь наглые требования, поскольку это создало бы прецедент мирового масштаба.

Из-за балдахина в ответ раздается лишь стон.

– Им не удалось узаконить свою секту в рамках иудейской религии, поэтому они пытаются провернуть новый трюк.

Ксендз Пикульский ждет какой-нибудь реакции, но, ничего не услышав, продолжает:

– Ну а что это значит – что они хотят сохранить некоторые из своих обычаев и платье? Что должно означать это «соблюдение Шаббата»? Или бороды и прически? Впрочем, сами талмудисты не желают, чтобы шабтайвинники ходили одетые по-еврейски, потому что в их глазах они перестали быть евреями. Они теперь как бродячие псы – никто и ничьи. Это было бы худшим из решений – повесить себе на шею еретиков, ведь мы только недавно от них отделались.

– Кого вы имеете в виду, отец? – доносится из-за балдахина слабый голос.

– Я имею в виду тех несчастных ариан, – отвечает ксендз Пикульский, думая о своем.

– Крещение есть крещение. Крещение такого масштаба Рим оценил бы по достоинству, о да, по достоинству… – хрипло отзывается архиепископ.

– Но только без всяких условий. Мы должны требовать от них безусловного обращения в веру и как можно скорее, желательно сразу же после окончания диспута, который запланирован, как вы, Ваше Высокопреосвященство, знаете, на весну, когда потеплеет. И без всяких «но». Помните, Ваше Высокопреосвященство, что это мы диктуем условия. Первыми должны креститься их предводитель, его жена и дети. Причем максимально торжественно и шумно – насколько это возможно, чтобы все знали и все видели. Это не обсуждается.

Вернувшись во дворец, Моливда видит, что архиепископа осматривает какой-то врач, высокий еврей с мрачным взглядом. Вытаскивает из сундучка всякие стеклышки и прикладывает их к глазам Его Высокопреосвященства.

– Буду носить очки – уже с трудом читаю, – говорит архиепископ. – Вы отлично справились, господин Коссаковский. Вижу, все уже решено. Ваши усилия по приведению этих людей в лоно Католической церкви значительны и очевидны. Вы будете продолжать заниматься тем же, но отныне под моим крылом.

– Мои заслуги невелики, ибо желание этих заблудших детей огромно, – скромно отвечает Моливда.

– Вы меня, любезный, детками не пытайтесь растрогать…

– Что вы сейчас видите, Ваше Высокопреосвященство? Можете прочитать эти буквы? – спрашивает еврей, держа в руке клочок бумаги с кривой надписью: «МЕЛЬНИК МУКУ МЕЛЕТ».

– Мельник муку мелет. Я хорошо вижу, очень хорошо, это просто чудо, – отвечает архиепископ Лубенский.

– Нам обоим известно, что всегда лучше держаться того, кто сильнее, – говорит Моливда.

Видимо, другое стекло тоже подходит, потому что довольный архиепископ восклицает:

– Это еще лучше, да, вот это, это! Ах, как хорошо я теперь вижу. Каждый волосок в твоей рыжей бороде, Ашер!

После того как медик собирает свой сундучок и выходит, Лубенский оборачивается к Моливде:

– А что касается тех давних обвинений, о которых знает весь мир, – будто евреям для их мацы требуется христианская кровь… Солтык с этим управится, верно? – Архиепископ широко улыбается. – Для меня это все равно что играть лезвием без рукоятки…

– Они сами этого хотели. Я думаю, это месть.

– Папа римский решительно запретил выдвигать подобные обвинения – насчет этой крови… Но если они сами так говорят… Наверное, что-то в этом есть.

– Мне кажется, никто в это не верит.

– А епископ Солтык? Он верит? Этого я не знаю. Я знаю, что нужно использовать разные методы. Отличная работа, пан Коссаковский.

На следующий день Моливда отправляется прямиком в Лович, чтобы занять свою новую должность, в новом душевном состоянии, почти ликуя. Уже началась оттепель, ехать тяжело: конские копыта скользят по еще замерзшим комьям грязи, а к вечеру, когда начинает темнеть, вода в колеях замерзает – и холодное небо цвета серы отражается в тонких пластинках льда. Моливда едет верхом, в одиночестве, время от времени, до очередной стоянки, присоединяясь к другим путникам. Он где-то подцепил блох.

За Люблином на него нападают какие-то оборванцы с палками, Моливда разгоняет их, размахивая саблей и издавая безумные вопли, но теперь уже до самого Ловича старается не оставаться один. На место он добирается спустя двенадцать дней и практически сразу принимается за дело.

Канцелярия примаса уже действует, и один из первых вопросов, требующих решения, – это прошение еврейских «пуритан», как выразился сам примас Лубенский, то самое, которое Моливда недавно писал в Иванье. Похоже, теперь ему же и придется на него отвечать. Пока что он приказывает сделать несколько копий и разослать их нунцию Серра, в королевскую канцелярию, в архив.

Несколько раз после приезда примаса в Лович он осторожно затрагивает эту тему, но Лубенский сейчас погружен в заботы по благоустройству примасовского дворца, который, к сожалению, пришел в упадок и утратил великолепие эпохи бескоролевья.

Вот сейчас, к примеру, прибыли из Львова книги примаса. Лубенский рассеянно просматривает их.

– Ты, любезный, должен выяснить, почему они так добиваются крещения. В самом ли деле их мотивы бескорыстны и каковы, предположительно, масштабы этого обращения?

– В одном только Львове таких семей не менее сорока, а остальные происходят не только из Речи Посполитой, но и из Венгрии, из Валахии, это люди наиболее ученые, наиболее просвещенные, – лжет Моливда.

– И сколько их там?

– В Каменце говорили, что в общей сложности, возможно, около пяти тысяч человек, а сейчас, судя по последним донесениям, выходит, что в три раза больше.

– Пятнадцать тысяч, – восхищенно повторяет примас, берет в руки первый попавшийся том, открывает его и небрежно пролистывает.

– «Новые Афины», – читает он заглавие.

IV. Книга Кометы

Ris 446. Ksiega Komety_kadr

19

О комете, которая всегда предрекает конец света и приводит Шхину

В 1759 году, 13 марта, на небе появилась комета, и словно бы по ее команде снег внезапно растаял и стек вниз к вышедшему из берегов Днестру. Много дней она висит над всем влажным и просторным миром, точно ярко сияющая звезда, нарушающая небесную гармонию.

Ее видно во всем мире. Даже в Китае.

На нее смотрят солдаты, залечивающие раны после битвы в Силезии, моряки, трезвеющие утром на булыжной мостовой у гамбургских таверн, альпийские