когда вдруг получилось письмо Голицына, который сообщал, что поручает Лепину выехать смотреть Сарны теперь же и в самом скором времени. Я так и обомлела, а Витя так обрадовался, что сильно огорчил меня. Все обещания Ситкевича, Воронина, Соукуна потеряли для него всякое значение. Реальным, синицей в руках считал он лишь предложенье Голицына. Эта синица сразу обеспечит и успокоит всю семью. «Что такое закладная? – убеждал он меня, – новые долги и новые проценты». О том же писал и Леля: «Случайность, болезнь, война, революция – и все будет погублено». Побежденная последними аргументами, я писала Леле в ответ: «Конечно, я не имею права противиться этой продаже, потому что в Сарнах не мой личный капитал, а достояние всей нашей семьи. Но все же как мне жаль Сарны! Ничего лучшего для нас обоих я не могу себе представить, как цель и смысл жизни. К чему нам будут деньги, когда мы станем стричь купоны, а жизнь потечет “без божества, без вдохновенья». Другое имение? Но после Сарн всякое другое имение покажется скучным, а скука, ты знаешь, для меня, как для той немецкой принцессы, mieux vaut le malheur, que l’ennui[303]».

Вряд ли эти рассуждения радовали Лелю, хотя для него и наша синица казалась далеким в небе журавлем, счастьем недостижимым! Витя же начал нервничать: то ему казалось, что я настою на отказе продавать Сарны, то Соукун «испортит». Особенно стал он волноваться, когда четыре дня спустя получили телеграмму Голицына, что Лепин уже выехал в Сарны.

Как раз двадцать четвертого мая, в день его приезда, у нас было назначено совершение нескольких сделок на разные участки, причем задатки вполне покрывали бы требуемые для погашения могилевского векселя, три тысячи. Получение этой телеграммы заставило нас приостановить все сделки и отсрочить их до первого июня. Соукун был очень озадачен этим приездом из Москвы. Витя пояснил ему, что он все медлит с закладной Чайкина, поэтому Голицын присылает свою «комиссию», которая выяснит, можно ли нам дать стотысячную закладную? По правде, я и сама так думала. «Если князь не купит, – писал нам Граве, – он даст вам закладную из пяти процентов, проверив, конечно, стоимость имения». Это бы меня вполне удовлетворило.

– А если князь забракует и не даст закладной, – счел нужным Витя обезопасить себя от подвохов Соукуна, – тогда мы немедля телеграфируем Ситкевичу и продадим Сарны без дальнейших разговоров.

– О, я покажу комиссии Сарны в должном порядке, – пробормотал Соукун, моргая своими круглыми глазами и улыбаясь про себя довольно себе на уме, – но продавать Сарны нельзя даже за миллионы.

Двадцать четвертого мая с утренним поездом Лепин приехал в Сарны. В тот же день из Петербурга вернулся Воронин с самыми радостными для него новостями: и Демидов, и Охотников серьезно заинтересовались Сарнами. Демидовы на днях получат полтора миллиона от своих приисков и желают поместить свои деньги возможно скорее. Мадам Демидова настаивает на имении у самой железной дороги. Лучшего в этом отношении имения им было не достать. Вите пришлось объяснить Воронину необходимость выждать результата осмотра Лепиным, и тогда стал опасаться, что Воронин, преследуя свои цели, отговорит Голицына. Еще новый повод нервничать и волноваться! Боже! Я не стану останавливаться на моих личных переживаниях в те дни. Невеселые они были! А между тем каждая поездка Лепина за реку, обычно с Ворониным, который счел своим долгом быть его ментором, приводила их обоих в восторг. За обедом Карл Иванович говорил: «Заречные луга будут меня преследовать до самой Москвы. Имение будет куплено безусловно». Обыкновенно он уезжал за реку или в Охчеву с раннего утра и проводил в лесу целые дни, буквально изучая имение шаг за шагом.

Одно утро он провел с Ворониным и Аверко за тушением загоревшегося леса в участке, закупленном Рапопортом, и вернулся в негодовании на Соукуна, который, по словам Аверко и лесника Верцинского, совсем не бывает в лесу, даже когда одиннадцатого мая сгорело десять десятин, он не только не поехал на пожар, который тогда затушили пастухи, но и после того не ездил на пожарище и не поглядел даже, что сгорело. Вообще во время этих поездок наш бегемот, по-видимому, получил очень нелестную аттестацию от Аверки, никогда его не любившего, а после гибели рыбы в особенности. Даже симпатия к нему Вити дрогнула под напором Лепина, но окончательно погубил его бетонный завод!

В этот злосчастный день, двадцать восьмого мая, «комиссия» (Лепин, Воронин и Граве, накануне заехавший по дороге в Луцк, куда он вновь ездил из-за утверждения купчей на Рожище) отправились с Витей на бетонный завод. Работа в заводе, наконец, наладилась, и Витя, продолжавший быть в нервном и напряженном состоянии, страшно обрадовался при мысли, как будет поражена «комиссия», когда Соукун покажет им своего первенца, свое детище, бетонный завод, с которым было связано столько чаяний и надежд! Но увы! В то время, когда Витя с «комиссией» подходили к заводу, подъехала какая-то подвода, нагруженная развалившимися бетонными кирпичами. Воображаю, как забилось сердце Вити! Что же это означало? В это самое время вышел с завода Фучиковский с Соукуном. Химик громко заявил, что запродан был в поселок этот кирпич, но дорогой от тряски (без мостовой) развалился, и поэтому он именно сегодня решил закрыть завод, потому что сарновский песок никуда не годен, без гравия и вовсе не годится на бетон!

Витя прибежал ко мне на балкон бледный, дрожащий от негодования! Такой срам! Закрыть бетонный завод! И как нарочно, подъехала эта подвода, как вещественное доказательство! Негоден песок! А шесть месяцев считался годным?

Послали за Соукуном.

– Что это значит? Такой скандал? Ведь за полчаса послали вас предупредить, что «комиссия» отправляется на завод. Ведь могли бы нас предупредить, чтобы не ставить в такое глупое положение!

Соукун спокойно, только что не с улыбкой, отнесся к нашим выражениям ужаса:

– Все будет хорошо! – возразил он, как всегда.

– То есть, что хорошо? – вспыхнув, прервала я его. – Мастер ваш пьяница, а песок никуда не годен?! Ваш химик шесть месяцев его изучал! А теперь этот песок «речной» и без гравия?

Но Соукун продолжал так настаивать, что все будет хорошо, без всякого объяснения, что мы заподозрили во всей этой катастрофе комедию, чтобы отбить у «комиссии» охоту покупать имение. Как будто оно покупалось из-за бетонного завода! Потому что, если бы Фучиковский был просто фантазер, он бы не стал тратить свой капитал на выписку машин из-за границы, не стал терять времени на оборудование этого завода! Хотелось верить, что это глупая комедия, но Витя