поднимался тревожный вопрос: как быть с летом? Нельзя было уехать в Губаревку, оставив ее одну в Петербурге. Софья Александровна Вальтер, младшая дочь Ольги Владимировны, предлагала ее отвезти за границу; другие родные пытались ее устроить на даче близ Петербурга. Но в санаторий в Царском Селе ее не приняли, как неизлечимую.

Тетушка волновалась и за Лелю с Наташей, и за деток, и за страдалицу. Она предложила перевезти Ольгу Владимировну в Губаревку. По этому поводу Леля писал мне еще до нашей поездки в Петербург, 29 мая: «Предложение Тети перевезти Ольгу Владимировну в Губаревку имело для нас большое значение. Нас гнела перспектива оставаться здесь и жить на даче. Шунечка прямо бы свалилась от хлопот, да и материально мы бы не выдержали. Ольга Владимировна выразила согласие, хотя родные не очень одобряют этот план, да и состояние ее здоровья, быть может, не позволит совершить такое длинное путешествие. Теперь ей лучше (в смысле общего самочувствия), но может наступить ухудшение. Вчера Шунечка была у Ольги Владимировны и вернулась с тяжелым чувством; Ольга Владимировна колеблется, не хочет быть в тягость кому-нибудь и т. д. Мы решили пока не настаивать. Шунечка будет собираться в Губаревку, а что будет через месяц – увидим. За вашими делами я очень слежу и благодарю за письма. Раз продажа Голицыну не состоялась, совершенно необходимо получить ссуду под залог, чтобы по возможности объединить на одном все обязательства; это сбережение и денежных, и нравственных средств. Меня очень порадовала перспектива получить вам сто тысяч под вторую закладную. Главное, развязаться с Филатовым и с мелкими ссудами в кредитных учреждениях. Жду тебя с удовольствием. Целую тебя и Виктора Адамовича».

Но вопрос о переезде Ольги Владимировны еще встречал много препятствий. «Леля очень грустный, – писала нам Тетушка 15 апреля, – обедал вчера у нас. Наташа волнуется и, в ожидании конца, не знает, что делать с детками».

Тетушка намеревалась тогда приехать к нам в Сарны, уже совсем собравшись к нам, предложила ехать прямо в Губаревку, захватив деток с собой: «Вот видишь, как все складывается, как Бог велит! Уезжай я для своего jouissance[301] в Сарны, ни на что бы не была пригодна!» И дорогая бабушка, всегда готовая все сделать для других, отказалась от поездки в Сарны, поездки, столь улыбавшейся ей, и собралась в Губаревку с Альмой и детьми. Об этом писал мне Леля 23 апреля:

«Прости, что так давно не писал; случай совершенно экстренный, всю неделю я готовился к диспуту (прошедшему вчера) так, как готовятся к экзамену; пришлось прочесть много книг, но кроме того, много запомнить, так как на диспуте приходится говорить наизусть, не по записке. Я даже не известил тебя о получении денег: В. А. передал мне двести…

По решительному недосугу, не успевал заявить самым решительным образом, что я не хочу получать более пяти процентов, то есть того, так или иначе мог бы выручить, держа деньги в бумагах. И так будем в этом расчете с нынешнего полугодия[302]. Может быть. мне все-таки удастся побывать у вас в мае. Дети поедут с бабушкой второго или третьего мая, а мы с Шунечкой будем ждать развязки. Пожалуйста, пиши о своих делах».

Но Леле не удалось приехать в Сарны! А как бы он был пленен красотой Сарн в эти прелестные дни начала мая, как бы он отдохнул душой тогда с нами.

Следующие его письма, хотя и кратко, рисуют его переживания в те дни тревоги: «Третьего мая, сегодня, мы провожаем Тетю и детей. Не оставляй меня теперь своими письмами, так как то, что ты пишешь Тете, до меня уже не дойдет! Седьмого мая у нас совещание славянских академий. Начался приезд делегатов, ждем также Ягича. Надеюсь, что все пройдет мирно, и Соболевский, которому я охотно предоставил главную роль, не поссорится с приезжими академиками».

«Девятого мая. Вероятно, ты не знаешь, что мы здесь последние дни переживали. Внезапно скончался Сергей Владимирович. Он ездил в деревню, в Воронежскую губернию, вернулся сюда третьего мая. В этот же день он посетил Ольгу Владимировну, а вечером, в одиннадцать часов ему стало худо. Четвертого мая, в восемь часов он уже скончался, по словам доктора, от закупорки сосудов, как следствие сильного склероза. Ольга Владимировна, узнав о смерти Сергея Владимировича, стала требовать, чтобы ее везли на Фурштадтскую. К удивлению, на это согласился старший врач общины, и ее желание пришлось исполнить. А у меня в это самое время начался съезд славянских академиков, оканчивающийся только сегодня. Приходилось принимать, отдавать визиты, заседать без конца. К тому же мы пригласили Ягича остановиться у нас. Можешь себе представить, какое тяжелое время мы переживали. Третьего дня похоронили Сергея Владимировича. Вчера у нас было нечто вроде публичного заседания. Но утром я улучил момент съездить к Граве. Получил от него векселя. Он накануне получил письмо от Виктора Адамовича. Спешу кончить. Векселя для верности посылаю вам. Целую тебя и Виктора Адамовича. Благодарю за четыреста».

Так и проходила жизнь Лели все время в хлопотах и тревогах. Позволить себе отдохнуть, уйти с головой в свой мир, научный мир, отдаться освежающим впечатлениям – все было недосуг.

В половине мая Леля с Наташей повезли Ольгу Владимировну в Саратов и оттуда на автомобиле в Губаревку. Но и в Губаревке Леля мог пробыть всего один день и, поручив земскому врачу Громову следить за лечением Ольги Владимировны и приставив к ней сестру милосердия, опять вернулся в Петербург заканчивать экзамены в университете. Двадцатое мая, день своего ангела, он провел один. «20 мая, двенадцать часов. Пишу тебе два слова. Вернулся вчера из Губаревки, куда мы отвезли Ольгу Владимировну. Мне приходится доделывать здесь свои дела. Жалею, что в мае не удастся к вам попасть. Надо спешить в Губаревку, где тревожно из-за болезни».

Приходилось с этим мириться! А как было жаль!

Несколько дней спустя он писал: «Двадцать четвертого мая, в субботу. Вижу теперь просвет в своих делах, а то думал, что не справлюсь. Из Губаревки были успокоительные известия. Налажено питание; затруднение ведь с мясным соком. Надеюсь, в Саратове согласятся на наше ходатайство, а то просто беда! Что вы придумали относительно июльского платежа Филатовым?!» Мы, конечно, еще ничего не придумали.

А в Губаревке сначала был рай земной. «Погода жаркая, аромат сирени одуряющий», – писала Тетушка и, полная обычной ей весной энергии предприимчивости, увлекалась «восстановлением хозяйства: купила прекрасную молочную корову, дававшую с новотела два ведра, рассаживала привезенный Полей из Сарн хмель, входила