Она высвободилась и прижалась щекой к его плечу, спасаясьтем самым от Ванькиных губ. Ванька легко, будто она была не тяжелее куклы,подхватил Таню на руки и вместе с ней запрыгнул на Серый Камень. У Танизакружилась голова. Что это? Магия камня или магия горячих Ванькиных ладоней?

А дальше все захлебнулось в словах и клятвах. Тане казалось,что никогда она не любила Ваньку так сильно и не понимала его так хорошо, как вэту ночь у Серого Камня. Лишь много погодя, когда мрак уже размывался, робкоуступая рассвету, из тумана, косолапя, вышел хмырь и уставился на них. Егоглупое хихиканье походило на скрежет крышки мусорного бака.

– Пусть он уйдет! Прочь!

Таня стала поднимать перстень, однако Ванька опередил ее. Онраздраженно повернулся. Таня не поняла, что именно он сделал, но хмыря вдругсмело, точно в него на огромной скорости врезался грузовик. Несколько секундспустя Таня услышала слабый звук удара. Это хмырь где-то там, очень далеко,впечатался в скалу.

– Куда он делся? – спросила Таня.

Она знала, что это никак нельзя было сделать обычным обормотисом.

– Я всего лишь попросил его удалиться на доступном емуязыке, – пояснил Ванька.

– Но он жив?

– Какая разница? Скорее всего жив. Второй раз в ящик несыграешь, – равнодушно ответил Валялкин.

Таню удивили его слова. Она хорошо помнила, что раньшеВанька всегда огорчался, когда случайно наступал на виноградную улитку. Да идождевых червей переносил с дороги, когда после дождя они выползали из залитыхводой проходов и, не зная, как спастись, бестолково корчились на солнце. Сдругой стороны, может, Ванька и прав, что не стал церемониться. Хмыри все равноне понимают нормальной речи.

Они сидели, обнявшись. Голова Тани лежала у Ваньки на плече.Над океаном ало рдела полоска зари. Ванька с недобрым прищуром наблюдал зазарей. Кажется, он жалел, что ночь закончилась, и злился на нее за это.

– Прости, но мне пора! – сказал он, осторожноосвобождаясь.

– Как пора? Разве ты не останешься? – недоумевающеспросила Таня.

– Рад бы, но не могу…

– Ты не можешь не остаться! Сегодня у Шурасика юбилей…Двадцать лет! Когда я поступала в Тибидохс, мне казалось, что люди вообщестолько не живут.

– Я бы остался. Но я не могу. Просто не могу, –сказал Ванька твердо.

– Из-за жеребенка и из-за Тангро?

– Из-за кого? А, ну да…

– Ты не можешь улететь. У тебя пустой бак! Пылесос недолетит!

– Смогу. У меня полный рюкзак чешуи. Я хорошоподготовился.

Ванька вновь ревниво оглянулся на солнце. Теперь его дискбыл виден почти целиком.

– Закрой глаза! – приказал он.

– Зачем?

– Я не хочу, чтобы ты видела, как я улетаю! Это будетслишком банально и тоскливо!.. Все эти удаляющиеся фигуры! Девушка на берегу!Заезженно и потому скучно! Это все не о нас и не для нас… Я хочу, чтобы тызакрыла глаза и досчитала до ста! Когда ты откроешь их, меня уже небудет, – сказал Ванька.

– Но я не хочу! Не буду!

– Сделай это для меня! Прошу тебя! Не спорь!

Таня засмеялась. Ей почему-то не верилось, что Ванька можетулететь. Счастье захлестывало ее.

– Закрой глаза!

Голос Ваньки стал властным. Таня уступила. Мгновение спустяона почувствовала Ванькино дыхание и его поцелуй. Таня продолжала сидеть сзакрытыми глазами, ощущая себя галчонком, которого обещали покормить червяком,но надули. Она слышала, как Ванька развязывает рюкзак, и из рюкзака пахнетрыбой. Вот он открывает бак. Защелкивает его. Вот заводит пылесос, уступившийлишь с третьей попытки.

– Девяносто девять! – сказала Таня.

– Не жульничай!.. Я тоже считаю! Еще и сороканет! – строго сказал Ванька.

– Но я буду жульничать!

– Потерпи! Скоро я вернусь, и мы будем вместе уженавсегда! – с каким-то странным, почти роковым выражением произнес Ванька.

Когда шум пылесоса смолк, Таня открыла глаза. Ваньки уже небыло. Только следы на песке и кучка просыпанной чешуи. Радуга Грааль Гардарикиполыхнула на горизонте, и ее вспышка слилась с первыми лучами солнца.

Таня подождала, пока солнце совсем покажется из воды. Онаеще раз оглянулась на Серый Камень, села на контрабас и полетела в Тибидохс.

* * *

Когда она вернулась в свою комнату, то обнаружила Ягуна, беззазрения совести дрыхнущего на ее кровати. Играющий комментатор был взабрызганном грязью комбинезоне и высоких шнурованных ботинках, на которых онис Лотковой конкретно помешались.

Таня растолкала его. Не желая просыпаться, Ягун дваждыназвал Таню «бабусей», швырнул в нее подушкой и попытался натянуть на головуодеяло, однако Тане удалось стащить его с кровати. Сидя на полу, играющийкомментатор медленно просыпался.

– Ты будила меня негуманно, гадкая фука! Надо былоласково дуть мне в ушко. А когда я швырнул подушкой, нужно было вернуть ее мнес приятным и радостным выражением лица, – капризно заявил Ягун.

– Ты бы бросил ее снова!

Ягун зевнул.

– Правильно, дщерь моя! Я бы кидал ее в тебя раз десятьподряд и всякий раз понемногу просыпался. Кроме того, я люблю ощущать ароматсвежесваренного кофе. Давай я опять лягу, ты подоткнешь одеяльце ипотренируемся еще раз!

– Ягун, ты что, свинья? Ты хоть ботинки мог снять,прежде чем лезть на чистое покрывало?

– Ты декларируешь два утверждения, на которые нельзядать один ответ. Это неэтично. И вообще, какая же я свинья? В худшем случае,симпатичный юный кабанчик! – возмутился играющий комментатор.

– Ягун, я тебя убью!

– Не убьешь. Ты мне все простишь, потому что ночью явернулся от Ваньки и безумно устал, – сообщил Ягун.

Таня расхохоталась. Ну и чушь! Такое и от Ягуна нечастоуслышишь!

– Ты вернулся от Ваньки? Ну конечно! Был у него наИртыше?

– Угум. Чтобы пригласить его к Шурасику. В Ванькинойглуши зудильники берут раз в сто лет. Никакого приличного покрытия. Всеприходится делать лично. Бедный, бедный я трудоголик! Прошу записываться вочередь, чтобы гладить меня по головке! – удовлетворенно сказал Ягун.

– А обратно ты что, вместе с Ванькой летел? –продолжала допытываться Таня.