Таня подошла к Серому Камню, который вынырнул из туманакак-то вдруг, точно всплыл из небытия, и провела рукой по его поверхности.Камень был теплее воздуха и, несмотря на туман, совсем не влажный. Таня хотеласесть рядом на песок и прислониться к нему спиной, но перстень предостерегающеобжег ей палец. Он по-прежнему был окутан защитным сиянием.

В тумане, метрах в десяти от Тани, вновь замаячил хмырь. Ужедругой, не тот, которого она прогнала обормотисом. Хмырь стоял и смотрел на нееслезящимися жабьими глазами. Затем процедил что-то, развернулся и удалилсяпрежде, чем зеленая искра оторвалась от кольца. Минут через десять подошел ещеодин, с головой, смахивающей на мятое мусорное ведро. И снова историяповторилась. Хмырь постоял, потоптался и удалился, не рискнув приблизиться.

Таня задумалась. Три хмыря сразу – это не могло быть простосовпадением. Существует причина, по которой хмыри ночью подходят к СеромуКамню. Может, греются, а может, камень излечивает их от ревматизма.

Ваньки все не было. Немного погодя слева, со скал, скатилосьнечто, похожее на кучу тряпья. Словно кто-то сбросил старый пиджак, набитыйсоломой. Тряпье зашевелилось и, постанывая, точно от зубной боли, поползло ккамню. Таня ощутила исходившие от него голод и лютую сосущую тоску.

«Мавка! Порядком ослабленная!» – поняла Таня.

Она подняла перстень, произнесла громоздкое заклинаниетретьего уровня сложности и очертила мысленную границу. Подпускать мавку ближебыло опасно. Почти так же, как и устанавливать с ней визуальный контакт.Энергетическая сущность мавки была липкой. Она хлюпала, булькала и засасывала,как слив завонявшейся раковины. Тянулась и пачкалась, как чужая жевательнаярезинка, на которую неосторожно сели. Ее невозможно было отодрать. Она так ирасползалась по ткани, составляя с ней единое белесое целое.

Стеная, мавка дважды проползла вдоль незримой границы иудалилась к скалам. Там она и осталась, издавая кошмарные звуки. Если не знать,что это стонет мавка, можно было подумать, что человеку ампутируют ногу тупойпилой.

Пока Таня разбиралась с мавкой, подошла еще пара хмырей, иТане пришлось доступно объяснить им, что здесь их не любят и не ждут. Фоново жеона ощущала себя злодейкой, которая нарушает нежити ее привычные ночныемаршруты.

«А Ванька, однако, романтик! Более придурочного места нельзябыло придумать, даже нанюхавшись клея! Посидит у себя на Иртыше еще месяца стри и назначит мне свидание при свечах в свежевырытой могиле», – подумалаТаня.

Подумала, и ей стало совестно, что подобная мысль вообщепосетила ее. Нельзя сомневаться в том, кого ты любишь и с кем уже связала своюсудьбу. Сомнения возможны лишь на стадии выбора, но не тогда, когда выборсделан. Причем унизительно это не столько для него, сколько для тебя. Если тыперешел Рубикон и сжег мосты, переходи в наступление, а не пытайся получить вмагазине назад деньги за два коробка отсыревших спичек.

Таня вспомнила предпоследнее письмо Ваньки.

«На самом деле все очень просто. Только дураки всеусложняют. Наша любовь будет продолжаться до тех пор, пока мы сможем прощатьдруг другу собственное несовершенство. Умные и зоркие люди мгновенно находятдруг у друга кучу недостатков. Любовь же кормится иллюзиями, как младенецматеринским молоком. Таким образом, отказ от идеала – разрешить тому, кторядом, быть не идеальным – первый созидательный шаг ума», – писалВалялкин.

«А он умный! Но все-таки лучше было бы без хмырей!» –оттаяв, подумала Таня.

Последний оставшийся до полуночи час истекал медленно имучительно. Таня мерзла и ходила вокруг камня, злясь на себя. Уважающей себядевушке принято опаздывать на свидание, а не прибегать на него за полтора часа.Хорошо, что Гробыня не знает. Вот уж кто оторвался бы по полной программе.

Не успела Таня в очередной раз рассердиться на себя, что онасомневается в сохранности интеллекта Валялкина, как высоко над океаномполыхнули радуги Грааль Гардарики. Это он, Ванька! Ее Ванька! Все сразу былозабыто. Таня бросилась к океану. Очередной замешкавшийся хмырь, которого онасшибла, даже не заметив, пожелал ей скорой и приятной смерти в камнедробилке.Таня не услышала. Даже то, что она вбежала в океан, она поняла, лишь когдахолодная вода обожгла ей ноги.

В разрыв тумана Таня увидела маленькую темную точку. Точкаувеличилась, и Таня поняла, что это пылесос. Старый чихающий пылесос Ваньки собмотанной изолентой трубой. Таня многократно просила Ягуна раздобыть Ванькечто-нибудь нормальное, чтобы он не рисковал жизнью. Бесполезно. Ягун всякий разгорячо соглашался, говорил, что летать на такой рухляди преступление, что онлично соберет Ваньке чудо-машину, которая будет иметь все опции и отвечать всемстандартам. Уже к концу пятой минуты по грандиозности прожектов Ягуна Танябезошибочно понимала, что они так и останутся прожектами и летать Ваньке на егорухляди до глубокой старости. Ягун же не понимал этого и долго еще продолжалбубнить:

– Да я для друга ничего не пожалею!.. Обычный пылесос –это в сторону! Подогрев трубы – раз! Дополнительные баки и мощный движок – два.Встроенные амулеты счастья – три. Откидывающийся кожаный верх – четыре.Потусторонняя навигация – пять. Катапультный джинн с навыками автопилота –шесть. И, разумеется, вместительный багажник. Ужасно неудобно все времяоглядываться и проверять: не сбилось ли заклинание и летит ли за тобой твойрюкзак… Правда, это будет стоить больше, чем Ванька заработает за двадцать лет,но разве это так важно? На собственной безопасности не экономят!

Ванька был уже недалеко, когда ветер рванул одеяло тумана и,натянув его на маленькую фигуру на пылесосе, вновь скрыл ее от Тани. Должнобыть, и Ванька не видел пока Таню, стоящую по колено в воде, потому чтоподлетел сразу к Серому Камню и спрыгнул с пылесоса.

Увязая в песке, Таня подбежала к нему и остановилась в метреили в двух. Странная нерешимость охватила ее. Пылесос уже не работал, лишьглухо кашлял и выплевывал последние чешуйки русалочьей чешуи.

– Таня!

Больше ничего сказано не было. Бензин слов закончился. Ванькашагнул к ней. Его поцелуй обжег Таню, как клеймо. Таня попыталась вырваться, ноуступила. Ее захлестнуло волной нежности. Она любила этого смешного недотепу,который столько летел над океаном сюда, к ней, в Тибидохс. Ванькина куртка былався мокрая. Отсырела от ночного тумана и пены брызг.

А Ванька все целовал ее щеки, губы, шею. Он был другой.Жесткий, властный, уверенный. Та неуловимо-застенчивая и деликатная нежность,которая была у Ваньки прежде и которая казалась Тане его неотделимой частью,куда-то исчезла. В глубине души Таня чувствовала, что такой Ванька нравится ейбольше, но все же что-то ее смущало.