Он был только геологом. Единственная работа, которую могвыполнять хорошо и надежно. Правда, ни одна из крупных компаний не брала его наслужбу. Пока никто из них не узнавал, что он и есть Х., все они получали о немкакие-то странные сведения. Возможно вносили его в списки, как невезучего.Таким вот образом ему приходилось наниматься на плохую, несправедливую работу иидти на риск в местах, где не было желания трудиться – это в любом месте рядомс группками людей. Многие из компаний, однако, были счастливы взять его понезависимому контракту. Непонятным образом это принесло ему больше денег, чемкогда-либо за прошедшие годы. Теперь, раз он имел их, он мог немногопопользоваться ими. Он удалился от городов, от людей, от всех тех мест, гдеденьги тратились в огромных количествах. С годами он превратился в отшельника,и теперь присутствие людей – даже в меньшем количестве, чем та толпа угоспиталя – было причиной его страданий. Он представлял жизнь отшельника –хижина в каком-нибудь дальнем незаселенном уголке, хибарка вблизи тихогопобережья – в его пожилом возрасте. Его сигары, его коллекция минералов,несколько книг и подборка, что могла бы приходить из Центра Новостей – вот все,что действительно ему было необходимо.

Он медленно ел, и хозяин заведения, подошедший сзади,захотел поговорить. Куда он направляется с таким тюком и припасами?

В лагерь наверху холмов, объяснил он. Зачем? О чемрассказать старику, какое ему дело, когда это с ним случилось и что, может, онбыл одинок? Ни склад ни столовая не выглядели таким образом, будто они тянуликрупное дело. Возможно хозяин не видал наплыва посетителей. И он был стар.

И Хейдель сочинил историю. Человек слушал, кивая. ВскореХейдель сам слушал, а хозяин заведения говорил. Хейдель кивал при случае.

Он закончил ужин и зажег сигару.

Постепенно, мало-помалу время уходило. И Хейдель ощутил, чторад компании. Заказал еще пива. Докурив эту, зажег еще одну сигару.

Из-за отсутствия окон он не видел, как удлиняются тени. Онпоговорил о других мирах; показал свои камни. Человек рассказал о ферме,которой однажды сделался владельцем.

Когда первые звезды вечера протянули свои лучи миру, Хейдельвзглянул на хроно.

– Не может быть, так поздно! – воскликнул он.

Старик посмотрел на Хейделя, окинул взглядом своюсобственность.

– Боюсь, что так. Это не значит, что я хотел удержатьвас, если вы торопитесь…

– Нет. Все хорошо, – проговорил Хейдель. – Ятолько не мог понять сколько времени прошло. Рад был поговорить с вами. Но мнелучше идти.

Он расплатился и быстро вышел. У него не было желанияразрушать свой спасительный запас.

Покидая заведение, Хейдель повернул вправо, и зашагал всумерках в направлении, откуда однажды прибыл. Через пятнадцать минут он вышелиз делового квартала и попал в жилую более веселую часть города. Шары навершинах своих столбов светились ярче, в то время, как небо темнело и звездывспыхивали в вышине.

Пройдя мимо каменной церкви, призрачный свет шел сзади, отпятнистых застекленных окон, он почувствовал ту нервную дрожь, что вызывали унего такие места. Это произошло – когда? – десять или двенадцать летназад? Какой бы ни был промежуток времени, он помнил события отчетливо. Это ещедоставляло ему неприятности.

Был длинный летний день на Муртании, и шагая, он находился влапах полуденной жары. Чтобы укрыться, зашел в одну из тех подземныхстрантрианских гробниц, где всегда прохладно и темно. Сев в особенно затененномуглу, он расслабился. И уже закрыл глаза, когда появились двое отправителейкульта. Он не пошевелился, надеясь, что они займутся собственным созерцанием.Вновь вошедшие, действительно, помолились в тишине, как он и полагал, несадясь, но затем взволнованно, шепотом начали обмениваться фразами. Один из нихвышел, а другой продвинулся вперед и сел на место рядом с центральным алтарем.Хейдель изучал его. Это был Муртанианин, и его жаберные мембраны расширялись иопадали, что говорило о волнении. Он держал голову не опущенной; действительно,он глядел вверх. Хейдель проследил за направлением взгляда и увидел, что тотсмотрит на ряд стекловидных иллюстраций, которые образовывали последовательнуюцепь языческих образов, проходящих вдоль всех стен этой часовни. Человекпристально рассматривал одну из всех тех иллюстраций, что теперь горели голубымпламенем. Когда его взгляд упал на нее, Хейдель испытал что-то сродниэлектрического шока. Затем в его конечности пришло покалывание и постепенноуступило чувству головокружения. Он надеялся, что это не одна из тех старыхболезней. Но нет, это не стало развиваться по старому сценарию. Вместо тогопоявилось непонятное чувство веселья, как на первой стадии опьянения, хотя втот день он не принимал ничего, содержащего алкоголь. Затем помещение началонаполняться верующими. Но еще до того, как к нему пришло осознание этого,служба уже началась. Чувство приятного возбуждения и наполнения энергией росли,затем появились особые эмоции – странным образом противоречивые. Одно мгновениеон хотел подойти и соприкоснуться с людьми окружающими его, называть их«братья», любить их, болеть с ними их болью; в следующее он их ненавидел ижалел, что не находится в коме, в течение которой он смог бы заразить их всехтеми смертельными болезнями, что распространяются как пламя в луже нефти, иубили бы их всех в течение дня. Его сознание металось из одной крайности вдругую, зацикленное между этими желаниями, и ему очень хотелось знать: несходит ли он с ума. Раньше у него никогда не проявлялись признаки шизофрении иего отношение к людям не характеризовалось такими экстремумами. Он всегда былпокладистым индивидуумом, который никогда не нарывается на неприятности и невидит их. Он никогда ни любил, ни ненавидел своих собратьев, принимая их такими,какими они были и крутился среди них, как только мог. И в результате терялся вдогадках, откуда взялись те сумасшедшие желания, что овладевали его разумом. Онждал, чтобы прошла последняя волна ненависти, и когда наступило временноезатишье перед следующим взлетом дружелюбия, быстро поднялся и проложил дорогу кдвери. Ко времени, когда Хейдель ее достиг, у него наступила следующая фаза, ион извинялся перед каждым, кого толкал: «Мир брат. Молю о прощении. – Отвсего сердца извиняюсь. – Пожалуйста, прости мне этот недостойный пассаж.»Когда же прошествовал в дверь, взобрался по ступенькам и вышел на улицу, тобросился бежать. За те несколько минут все необычные ощущения пропали. Онполагал проконсультироваться у психиатра, но впоследствии раздумал, так как объяснилэто как реакцию на жару, последовавшую из-за внезапного охлаждения, вкомбинации с теми незаметными сторонними эффектами, что бывают при посещенииновых планет.

Впоследствии не было возвращения феномена. Тем не менее, стого дня он никогда ногой не ступал в церкви всех видов; не мог, безопределенного чувства тревоги, что сохранилось с тех дней на Муртании.