Греция. Несмотря на свою колеблющуюся позицию, сохранявшуюся почти до конца Первой мировой войны, и благодаря искусству либерального лидера Элефтериоса Венизелоса, который представлял ее на Мирной конференции, Греция считалась державой-союзницей и сильно расширилась территориально в результате подписания Севрского договора. Но чтобы закрепить свои завоевания, Греции пришлось вступить еще в одну войну против новой Турции под властью Мустафы Кемаля, которая закончилась ее поражением и разочарованием в Лозаннском договоре. Даже когда мир был наконец восстановлен почти пятью годами позднее, чем на Западе, истощенной Греции пришлось столкнуться с огромной проблемой обмена населением. Фактически, это смягчило напряженные отношения с Турцией, но главным образом за счет греков, которым пришлось переселять около 1,4 миллиона беженцев. Мечта об имперском расширении в направлении Константинополя и Малой Азии растаяла, а положение Греции настолько ослабло даже на Эгейском море, что Италия отказалась отдать ей обещанный архипелаг Додеканес. Будучи далекой от восстановления власти Византии, новая Греция осталась одним из небольших Балканских государств площадью менее 50 тысяч квадратных миль и населением около 7 миллионов человек.

Более того, после войны внутренний конфликт сохранился между либералами, стоявшими за республиканскую форму правления, и роялистами, которые в 1920 г. вернули к власти короля Константина. Во время Первой мировой войны он был изгнан союзниками, и, несмотря на проигрыш в войне с Турцией и его отречение от престола в 1922 г., роялисты сделали его преемником сына Константина-Георгия II. Но в начале следующего года молодому королю пришлось покинуть Грецию, где в марте 1924 г. была провозглашена республика. Новая конституция, разработанная по французскому образцу, оставившая президенту гораздо меньше власти, чем раньше было у короля, была утверждена в 1927 г. 12 лет республиканского правления не были безуспешными. Серьезная проблема беженцев была в основном решена, экономические условия улучшились с помощью греческих эмигрантов в Соединенных Штатах, развивались индустриализация и ирригация земель, а интеллектуальная жизнь процветала и в Афинах, и в новом университетском центре в городе Салоники.

Как и везде, главной проблемой было политическое соперничество между партиями, особенно либералами и популистами, как теперь называли роялистов. Последние были настолько сильны, что самим республиканцам время от времени приходилось прибегать к диктаторским методам в борьбе с коалицией их оппонентов, возглавляемой Панагисом Цалдарисом. В такой ситуации даже маленькая и несущественная коммунистическая партия могла сыграть опасную роль. Когда популисты получили большинство на выборах 1933 г., а либералы отреагировали тем, что организовали еще один военный мятеж, референдум решил в пользу восстановления монархии, и в 1935 г. Георгий II возвратился в страну.

Несмотря на общую тенденцию к примирению и желание короля поддержать парламентскую форму управления, равное влияние двух главных партий и 15 коммунистов, удерживавших баланс сил в парламенте из 300 человек, привел к назначению в 1936 г. беспартийного правительства, которое возглавил генерал Иоаннис Метаксас, который временно приостановил действие конституции и распустил парламент. Даже его диктаторский режим, с которым отождествлял себя король, не был лишен конструктивных достижений. Воспользовавшись общим улучшением экономической ситуации, Метаксас добился увеличения выпуска и сельскохозяйственной, и промышленной продукции, развивал внешнюю торговлю и начал программу социальных реформ. Без поддержки народа Метаксасу пришлось пренебречь славной традицией греческой демократии и столкнуться по крайней мере с пассивной оппозицией, особенно среди интеллигенции. Поэтому в Греции тоже сложилась непростая ситуация, когда растущая внешняя угроза потребовала единства всех национальных сил.

Простой факт, что, несмотря на эти внутренние разногласия, сопротивление греков оказалось особенно героическим – хотя и практически безнадежным, – когда ее свободе и независимости был брошен вызов, является ответом на всю преувеличенную критику со ссылкой на общие успехи не только Греции, но и всех стран Центрально-Восточной Европы в период между двумя мировыми войнами.

Сходства в успехах этих стран, столь различных во многих отношениях, действительно поражают. Во всех из них, включая самые маленькие и слабые страны и даже те страны, которые пострадали от недавних поражений, был достигнут поистине поразительный прогресс в экономической и – что часто остается совершенно незамеченным – культурной областях. Даже совершенно недавно освобожденные народы, которые никогда раньше не имели ни полной независимости, ни самоуправления, очень быстро и в самых тяжелых условиях превратились в настоящие государства, что свидетельствует о том, что для них тоже независимость была нормой жизни. Несмотря на противоречия между некоторыми из новых или расширившихся и реорганизованных государств, которые были почти неизбежны ввиду проблемы установления границ, в течение всего этого периода, когда их оставили большие державы, во всем этом регионе не вспыхнула ни одна война, а отдельные государства были заняты решением своих внутренних проблем, проведением социальных и конституционных реформ.

Социальные реформы проходили везде в правильном направлении. Если их цель была полностью достигнута лишь в исключительных случаях и если улучшение казалось медленным во многих аспектах, следует учитывать недостаток времени, чтобы оценить результаты такой многообещающей эволюции, которая в любом случае была гораздо более желательна, чем насильственное революционное свержение власти. В этой области, как и во всех других, самые большие трудности возникали из-за конституционных кризисов, которые развились почти одновременно практически во всех странах Центрально-Восточной Европы и на которые указывают как на доказательство их неспособности установить действительно демократические формы правления. В этом отношении сходные черты в их одновременном развитии действительно чрезвычайно важны.

Сразу же после мирного урегулирования все страны Центрально-Восточной Европы хотели начать свою воссозданную или реорганизованную жизнь на демократической основе, следуя образцу Западной Европы, особенно Французской республики. Такое желание было естественным не только как реакция на формы правления, которые были навязаны большинству из них в предыдущий период их истории, но и как возврат к прежним демократическим традициям и наилучший способ присоединиться к тому, что казалось общей тенденцией в послевоенном мире.

Раз так, то законно будет спросить, почему лишь с двумя исключениями эти же самые государства сочли необходимым менять свои конституции через несколько лет и искать формы правления, для которых была характерна сильная исполнительная власть, иногда явно авторитарная, находившаяся под влиянием представлений о корпоративном государстве, хотя ни в одном случае она не была фашистской в обычном понимании.

Будет неправильным утверждать, что демократия в Центрально-Восточной Европе не сработала. В добавление к старой парламентской традиции некоторых стран этого региона достижения демократических режимов в первые годы после войны противоречили бы такому толкованию. Также было бы ошибкой считать изменения в последующие годы чем-то исключительным, что имело место только в Центрально-Восточной Европе. Напротив, именно конституционное развитие в соседних странах повлияло на них столь решительным образом. Это случилось не из-за какой-то притягательности, которую тоталитарные режимы, явно столь успешные в других регионах Европы, могли внушить свободолюбивым народам, оказавшимся окруженными коммунизмом, фашизмом и нацизмом, а из-за угрожавшей им опасности ввиду их уязвимого географического положения, опасности, которая так часто возникала в прошлом во времена существования деспотичных, агрессивных империй, предшествовавших современным тоталитарным системам. Оказалось иллюзией, что форма правления, промежуточная между этими системами и простой демократией, будет гарантией безопасности. Но трудно винить государственных деятелей, которые прибегнули к такому решению, встревожившись недостатками демократической системы, которые вызывали такие же опасения даже в более безопасных уголках мира.