Слабая улыбка тронула ее губы. В ее глазах была любовьи нежность. Я вернусь, ответила она беззвучно. Ибо мне все равно нет жизнитам, где нет тебя.

Буська подвел ей Молнию. Резвая кобылка как будто чуяланедоброе, вздрагивала и злобно щерила зубы, когда ее касалась чужая рука. Сразупятеро дружинников подбежали, помогли взобраться в седло. Ис улыбнулась светлои печально. Грубые скифы, как могут, показывают ей, что вовсе не чувствуютненависти к нарушительнице. А Буська без спросу запрыгнул на своегоконька, сердито оглянулся. Рус торопливо кивнул. Пусть проводит до ворот НовогоИерусалима. Да не упадет с головы любимой ни один волосок, пока…

Он стиснул челюсти. В глазах потемнело.

За шатром послышались возбужденные голоса. Потом сухостукнули копыта, загремели подошвы сапог. Рус поднялся с ложа, но полог ужеоткинули навстречу. Буська вбежал растерянный, на щеках блестели мокрыедорожки:

– Ис!

– Что с нею? – спросил Рус.

Земля качнулась под ногами. В глазах потемнело, асердце захолодело, будто грудь лопнула от тоски и горечи, и зимняя стужапобедно ворвалась внутрь.

– Не знаю…

– Что с нею?

И, не дожидаясь ответа, не чувствуя боли в раненой ноге иполумертвом теле, выпал из шатра. Ис бессильно свисала поперек седла,дружинники как раз бережно снимали с коня. Рус как безумный растолкал всех,подхватил ее на руки. Лицо ее было смертельно-бледным, глаза закатились. Сердцепочти не билось, он долго прикладывал ухо, пока услышал слабые признаки жизни.Но он уже видел, как люди с такими лицами уже не возвращались в мир живых, апостепенно угасали, как угли в брошенных кострах, подергивались серым пеплом,пока не наступал вечный холод.

Он услышал хриплый звериный крик. Люди шарахнулись, онпонял, что в страхе и тоске кричит сам. Не разбирая дороги, ввалился в шатер,опустил Ис на ложе, укрывал шкурами, подкладывал под голову подушки. Чьи-торуки взяли за плечи, зло отряхнулся, наконец в сознание прорвался настойчивыйголос:

– Она умрет…

– Что?

– Если будешь мешать.

Корнило настойчиво отпихивал, а когда Рус вроде началприходить в себя, кивнул дружинникам, те без церемоний оттащили князя и усадилив двух шагах на колоду, накрытую шкурами. Оба держали широкие ладони на егоплечах, не давая встать.

– Ты спасешь ее? – выкрикнул Рус.

– Все в руках богов, – ответил волхв сумрачно.

– Но что она сделала? – вскрикнул он в отчаянии. –Это я нарушил!.. Я выкрал у чужого бога. Я нарушил законы, когдапривез в свое племя…

Волхв покачал головой:

– Ты ничего не нарушил. У нас не было запрета братьчужих женщин.

– Тогда что же?

– Жди.

Рус огляделся, как лесной зверь, которого охотники загнали вугол. Младшие волхвы уже торопливо затаскивали в шатер жаровни с углями. Воздухстал нагреваться, потек горьковатый запах гари. Корнило бесстрастно отодвинулкнязя, как загородившую дорогу ветвь, и Рус некоторое время смотрел тупо, какволхв бросает на жаровни душистые травы, взмахивает дланями, простирает то кпаволочному своду шатра, то указывает на распростертую Ис.

Наконец, обнаружив князя, досадливо поморщился:

– Жди на воздухе.

– Корнило, ты только скажи…

– Княже, – сказал Корнило рассерженно, – тымешаешь. Я говорю с богами, а ты кричишь… молча кричишь так, что оглохнутьможно!

Солнце зашло за темно-сизую тучу, грозно и зловещепросвечивало, словно кровавый глаз неба. Под тучей было море багровой крови, асверху кровь перемешалась с сукровицей, оранжево-прозрачной, с редкимисгустками крови.

Кровавый глаз постепенно тускнел, словно жизнь покидалаогромное тело. На мир опускались недобрые сумерки. Птицы умолкли, а взамен втемнеющем воздухе появились мохнатые звери с жутко растопыреннымилапами-крыльями. Тонкая кожистая пленка просвечивала, можно было разглядетьсеть кровеносных жилок. В лунном свете мертво блестели острые коготки, ана длинных зубах играли багровые блики заката, словно зверьки уже успелинапиться крови.

Соломон в нерешительности вылез из двуколки, постоял,держась за край. В воинском стане русов костры полыхали, как никогда,воздух наполнен гарью, чувствуется аромат горелого мяса. На этот раз уже неткрады, скифы своих погибших сожгли сразу же после побоища.

Его плечи зябко передернулись. Ноздри уловили запах свежейкрови. Перед шатром князя два волхва прыгали и стучали в бубны. В двухшагах от входа в шатер пламенел большой темно-красный валун из гранита. Нокрасным он стал от обильно пролитой крови. Волхвы кружились, потрясали бубнами,вздымали к небу, кричали, выли.

– Куда? – рявкнуло над ухом так люто, что Соломонощутил леденящее дыхание смерти.

Воин появился неожиданно. Соломон застыл, ибо на горлеощутил холодное железо меча. Страж смотрел ненавидяще, рука вздрагивала отжелания шевельнуть кистью, тогда распоротая грудь чужака вывалит теплыевнутренности наружу на корм собакам.

– Я только попрощаться, – прошептал Соломон, онощутил, как смерть близка, и в то же время чувствовал, что, несмотря на еговозраст патриарха, сама мысль о ней приводит в содрогание, – ваш князь небудет против… Я слышал, что у вас стряслось с его женой.

– А ты-то при чем? Порадоваться пришел?

Один из волхвов упал, забился в корчах. Изо рта потеклапена, глаза закатились. Белки выглядели так страшно, что Соломон ощутил, как повсему телу пробежала дрожь.

От другого костра воины взяли копья и пошли к ним. Вид у нихбыл самый недружелюбный. Соломон попятился, но в спину кольнуло острой болью.Он в испуге повернулся: в спину и бока уперлись блистающие острия. Однопропороло рубашку и кожу, достало кровь.

– Я не враг, – вскрикнул он. Губы затряслись,варвары смотрят свирепо. – Я зашел… зашел проститься!

– Уходи, – велел высокий воин. – Уходи.И моли своего поганого бога, что мы подарили тебе твою поганую жизнь!

– А может, и его в костер? – предположил другой.

Соломон пятился, копья кололи со всех сторон, рвали рубашку,больно царапали. Смех варваров становился все громче, злее. Кровь уже текла изпорезов. Соломон дрожал, смерть – вот она… как вдруг от шатра прогремелзлой оклик, от которого кровь застыла в жилах, столько в нем былобешенства:

– Что там еще?

Полог отдернулся, в темном проеме показалась голова Руса.Золотые волосы прилипли ко лбу, по мокрому багровому лицу бежали крупные каплипота.

– Это я! – вскрикнул Соломон. – Я зашелтолько… только попрощаться!

Рус несколько мгновений смотрел невидящим взором, и Соломонрешил было, что вождь варваров велит его удавить, но тот мотнул головой, отчего капли пота веером полетели прочь, блестя на солнце: