– Тогда поддержал, ибо то были чужие боги! Но сейчаспротивишься своим. Ты это понимаешь?

Он сел на бревно напротив, требовательно заглядывал в глазакнязя. Рус, измученный и выжатый, покачал головой. Голос его был как шорохумирающего ветра:

– Я ничего не понимаю… Я только хочу, чтобы онаменя не покидала.

– А если ее хотят взять боги?

– Не отдам, – прошептал Рус. Корнилу почудилось, что онослышался вовсе:

– Богам?

– Никому. И если надо… позову любых демонов, чтобыпомогли удержать ее здесь, со мной.

– Жизнь коротка, – напомнил волхв зловеще.

– Потому и цепляюсь, – прошептал Рус. – Кто знает,куда боги забросят меня потом? Ее, конечно же, в царство любви и света, а уменя только и возможности быть с нею здесь, на земле…

Корнило хмурил брови. Гнев не остыл, копился в груди, питаяслова силой и горечью.

– Это говорит князь? Отец народа? Который обязан зреть напоколения вперед?.. Да ты знаешь, чему обязано племя скифов силой и мощью? Какраз тому, что мы, волхвы, не вмешиваемся в пожелания богов, кому жить, комуумереть. Наши дети, рождаясь, голыми бегают и летом по траве, и зимой по снегу.Мы купаемся в прорубях, мы можем скакать, меняя коней, неделями без сна и еды!Наш воин стоит пятерых иудеев по силе, десятерых по ярости, а уж повыживаемости… И все потому, что больные и слабые у нас мрут еще прирождении. Мало кто доживает до отрочества, ибо детей испытываем тяжко, вмужчины перейти непросто… Ибо только самые сильные и здоровые имеют священноеправо брюхатить женщин! Потому могучий воин может брать столько жен, сколькосможет… Сколько прокормит и обрюхатит! А менее сильный остается безпотомства. Ему хоть и обидно, но понимает, что для племени важно, чтобы его долюв бабах взял сильный, здоровый и яростный. Разумеешь замысел богов?

Он видел, что от Руса слова отскакивают как мелкие камешкиот высокой стены. После паузы Рус проговорил тихо:

– Разумею.

– Значит… – начал Корнило, он чуть воспрянул, больно ужподавленным звучал голос юного князя, но Рус опустил голову, помолчал, а когдазаговорил, даже в подавленном голосе звучала нотка безумия, что делает человекалибо равным богам, либо приводит его к быстрой гибели:

– Все равно я хочу ее спасти.

– Но ты разумеешь… разумеешь ли, что пускаешь слабый ростокна поле могучих колосьев?

Рус прошептал с мукой:

– Да. Но я не могу без нее.

Корнило развел руками. Ум с сердцем не в ладу, а сердце укнязя, судя по всему, побеждает. Будто глупый отрок сидит у костра, не могучийкнязь. Вон иудеи каждого больного пестуют, как сами же признаются, вот идопестовались: половина племени ежели не совсем больные, то слабые, топор себена ноги роняют, горшок каши от печи вдвоем несут!

Прощаясь, он сказал жестко:

– И все же боги поступят, как лучше для рода нашего!

– Не отдам, – прошептал Рус.

Голова его склонялась все ниже. Волхв поспешно отвернулся,вдруг да узрит мужские слезы, нехорошо.

На третьи сутки врачевания Соломона жар у Ис спал. Толькочто весь вечер сгорала в огне, красная и бормочущая нечто на своем языке, потомначала обливаться потом, на ней меняли одну одежку за другой, Соломон велелукрывать потеплее, сам подтыкивал шкуры с боков, не дай бог где просквозит,сверху навалили теплых шкур, а Буська постоянно подавал ей горьковатое питье.К утру она уже лежала бледная как смерть и холодная как лягушка.

Ее укрывали, в костре разогревали крупные камни, укутывали втряпки и подкладывали в постель. Ис дрожала, но впервые ее глаза прояснились,когда увидела осунувшегося Руса.

– Мой князь… мой сокол ясный…

– Ис, – выговорил он с трудом, – все позади. Ты неумрешь… Ты просто должна жить.

Он не договорил, но она все поняла. Она должна уйти вместе сиудеями.

– Как ты сумел… меня… спасти?

Слова давались ей еще с трудом. Рус кивнул на молчавшегоСоломона:

– Его благодари.

Ее глаза медленно повернулись в сторону престарелого ребе.Соломон взял ее за тонкую кисть руки, прислушался:

– Ты еще слаба, но болезнь миновала. Тебе надо хорошо есть…сперва понемногу, пей побольше, ты вся иссохла. И – счастья тебе, сестра.

Он попятился к выходу. Ис спросила с удивлением:

– Почему уходишь так поспешно?

Он развел руками:

– Я и так уже опаздываю уехать с первым обозом. Первыетелеги уже загрузили.

Рус подошел, обнял. Голос князя дрожал:

– Я знаю, что продал душу Чернобогу. Я знаю, чтоне увижу теперь вирия и гореть мне в огне. Я знаю, что повредил и племени,допустив на здоровое поле больной… нет, просто слабый росток. Но все же яблагодарен тебе! Возьми из моего племени все, что хочешь. Я никогда незабуду услуги, которую ты сделал для меня.

Моряна приблизилась так неслышно, что Ламех подпрыгнул отнеожиданности:

– Тьфу!.. Подкрадываешься как кошка!

Моряна лишь слабо улыбнулась, у Ламеха даже ругань звучит похвалой.Ну как она, весящая как добрый конь, могла подкрасться неслышно? Такая кошечкав зубах корову утащит. Но все равно приятно.

– Уезжаешь? – сказала она сердито. – Почему никтоне помогает тебе собирать вещи?

Он растерянно развел руками, ответил невпопад:

– Что поделаешь. Жизнь как река, течет сама по себе, нас неспрашивает, куда свернуть…

Моряна молча взяла мешок, с легкостью швырнула через двор втелегу. Там пытались поймать, обманутые кажущейся легкостью, с которой Морянавзмахнула рукой, но мешок сбил с ног сразу двоих, один иудей вовсе выпал изтелеги. Послышался жалобный вопль.

Ламех всплеснул руками. Моряна не повела и бровью:

– То реки. А люди поворачивают даже звезды.

– Звезды?

– Да. Если сильные духом. А вот ты сильный… толькомолчишь.

Ламех растерялся:

– Я? Сильный?.. А почему молчу?

– С сильных больше спрос, – объяснила Морянабезжалостно. – А ты хочешь, чтобы за тебя решали другие. Уходишь, потомучто так сказали. А в пути заболеешь, замерзнешь, тебя конь лягнет или быкзатопчет, корова забодает, с телеги упадешь под колеса… Сам бы ты решилсяостаться. Хотя бы на зиму! А весной я бы сама тебе помогла догнать твоеплемя.

Последние слова она договорила торопливо, сбивчиво, но уЛамеха из ослабевших пальцев выпал тяжелый ларец, глухо стукнул по ноге.Ламех взвыл, но глазами держал лицо Моряны.