– Остаться? Как это?

– Очень просто, – почти прорычала она, словно сердиласьна себя. – Дом у тебя есть! Я много места не займу, твоим книгам невраг. Никто тебя не обидит!.. Зима пролетит быстро, а весной я сама отвезутебя… Как только потеплеет, так и отвезу.

– А ты хоть знаешь, куда мой народ уйдет?

Она огрызнулась:

– А следы? И через год нахожу след оленя! Вашителеги выбьют землю так, что сто лет трава не проклюнется…

Он медленно подходил ближе. Ее голос становился тише,неувереннее. Он обнял ее, прошептал:

– Вместе? Не шутишь?

– А что? – сказала она, все еще сердясь. –Одеяло я не буду стягивать. А если не храпишь и не лягаешься…

Она умолкла, а он сказал тихо:

– Я храплю и лягаюсь. Но я отучусь спать на спине иперестану лягаться.

Они стояли, обнявшись, среди полуразрушенной комнаты и вкуче разбросанных вещей. А ветер зло врывался в щели, жутко выл в трубе.В помещении темнело, с севера наползала тяжелая свинцовая туча. На косякокна упал багровый свет заката, похожий на отблеск пожаров.

У ворот дома маленького Исхака стояла телега. Лошадьмирно хрумала овес из подвешенной к морде сумки. Во дворе царила бестолковаясуматоха, люди вытаскивали из дома узлы, швыряли на телегу, а отец Исхакаругался и сбрасывал на землю. По его гневно-растерянным жестам Буська понял,что все не поместится, надо отобрать самое нужное, иначе увезут лишнее, а потомхватятся, что забыли главное.

– Уже? – спросил Буська.

Исхак шмыгнул носом:

– Все спешат!

– Понятно, – протянул Буська. Он чувствовал тоску и,чтобы не выказать немужскую слабость, сказал лишь сожалеюще: – Так и неуспел ты обучить меня грамоте…

– А ты меня – охоте, – сказал Исхак.

Глаза его были совсем печальные, даже тоскливые.

Плач и стоны раздавались по всему граду. Волы стояли хмурые,из домов выносили скарб, грузили на телеги. Подсаживали детишек, что с непо-детски печальными лицами помогали взрослым таскать узлы.

На улице насторожились, когда в открытые врата въехали троевсадников. Впереди был Рус на своем черном как ночь злом жеребце, за ним наполкорпуса позади держались Бугай и Моряна. Лица всех троих были торжественнымии надменными.

Рус вскинул руку ладонью вперед:

– Я желаю говорить с Соломоном!

Дети расступились, взяли грозных русов в кольцо. Кто-топомчался к дому Соломона, дробно-дробно простучали деревянные сандалии поступенькам. Хлопнула дверь, издали донеслись голоса.

Русы сидели недвижимые, как вросшие в землю скалы. Иудеисмотрели на них со страхом и трепетом. Из каждого сына Гога исходила дикая,звериная мощь, лица свирепы, в глазах видна жажда крови. Эти варвары и сейчассмотрят так, как будто взглядами уже вырывают из живых печенки и жрут их наглазах умирающих жертв!

Соломон вышел на крыльцо, приложил ладонь ко лбу, щурилсяблизоруко. Рус вскинул ладонь в приветствии, конь под ним тронулся вперед,повинуясь неслышному движению ноги.

– Уезжаете, – сказал Рус то ли вопросительно, то ли сутверждением.

– Как и договорено, – ответил Соломон мертво.

Он проглотил слова, что только один голос в Совете решилсудьбу нового Исхода. Половина старейшин требовала продолжать войну, раз видно,что скифы не такие уж и неуязвимые. Он две ночи убеждал, уговаривал, увещевал,ссылался на Завет, вспоминал великих пророков, их жизни и учения. И дажесейчас не уверен, что в последний миг не стрясется что-то страшное, что решитсудьбу его племени по-другому.

На площади народ остановился, на телегах пересталискладывать мешки и узлы, из окон домов высунулись головы. Под стенами домовначал скапливаться народ. На варваров смотрели с ненавистью, и Рус с тревогойувидел, что прежний страх исчез, у многих на поясах теперь висят мечи, длинныеножи, а сами взглядов не отводят, глядят в упор с вызовом.

Над крышами домов пролетел крупный ворон. Зловеще прокаркал,скрылся, звучно шлепая по воздуху непомерно длинными крыльями. Рус нахмурился,непонятная примета, но заговорил громко и отчетливо:

– Мы, русы, за добро платим добром. Я, князь своего племени,многим обязан тебе.

– Это за Исфирь? – ответил Соломон вяло. – Забудь.Она хорошая девушка, и я помог как умел.

Рус покачал головой. Глаза стали острыми.

– Ты рисковал жизнью. Если бы она умерла, я бы убил тебя.

– Забудь, – отмахнулся Соломон. Запоздалая дрожьпробежала по ногам. Он прислонился к косяку двери, холодок страха стиснулгрудь, медленно ушел во внутренности. – Это все в прошлом.

– Нет! – Голос Руса стал звонче, его услышали и надругом конце площади. – Ты спас мою жену, спас и моего ребенка в ее чреве.И я не знаю, чем тебя отблагодарить, ведь ты отказывался от любой награды.И потому я заявляю, что вам не надо уходить с этих земель! Уходим мы.

Внезапная тишина упала как топор на голову жертвы. Русвидел, как все застыли, глаза вытаращены, рты распахнуты. Потом стали осторожноповорачивать головы друг к другу. На лицах были страх и недоверие. Неослышались? В самом ли деле это сказал страшный Гог или же им чудится то,о чем даже помечтать не решаются?

Соломон пошатнулся, будто его толкнули в грудь. Двое тихихпомощников подхватили, он тяжело опустился прямо на ступеньку. Дышал тяжело,обе ладони ощупывали грудь. Лицо стало свекольно-багровым, на широком лбувыступили крупные градины пота.

– Прости… повтори, что ты сказал?

– Мы уходим, – повторил Рус твердо. – Вы дадитенам новые телеги, дадите свежих волов и коней… Своих мы оставим вам. Еще –снабдите едой, сушеным мясом. И поскорее, потому что снег застанет нас впути.

Соломон хватал ртом воздух. В толпе началось радостноешевеление. По лицам иудеев Рус видел, что те готовы отдать не только всехконей, скот и повозки, но и все драгоценности, вплоть до одежды с себя,остаться голыми, только бы страшные гоги и магоги убрались поскорее.

И только Соломон спросил, опомнившись, когда скифы уженачали поворачивать коней обратно:

– Но как же вы… Зима застанет в пути!

Вместо Руса гулко, как из глубокого дупла, пробасил Бугай:

– Не все же племя сгинет? Мы – народ северный, стойкий.К тому же здесь малость отдохнули. Я думаю, на новом месте успеемвырыть землянки.

А Рус сглотнул, словно в горле стоял ком, побледнел,поднял руку. Пальцы вздрагивали, в каждом билось по сердцу.

– Но при условии, что возьмете к себе Ис… Исфирь. И… окажетеей достойный прием. Все-таки это благодаря ей так получилось.