Трупы лежали грудами. Лица были искажены, раны были стольстрашными, что от каждой можно было умереть, но он видел, как с этими ранамисражались, получали новые, продолжали драться, пока не умирали от потери крови,стоя.

Ноги разъезжались, кровь стояла лужами, а кое-где уже текларучьями. Красно-багровыми, тяжелыми, зловеще медленными, пахнущими потеряннымижизнями.

Столб приближался медленно, потом его повело в сторону. Русощутил, что поднимается с колен. Видимо, на какой-то миг потерял сознание.В ушах звенело сильнее, кровь все еще текла, и если не успеет к столбусейчас…

Со стонами, почти плача от бессилия, он брел и брел, наконецстолб оказался перед ним. Рус ухватился за него обеими руками, мгновениепостоял, но слабость охватила с такой сладостной мощью, что он ясно понял:сейчас умрет. Почти не понимая, что делает, он нагнулся, пальцы зацепили чей-тотопор, но в глазах было темно, и он не понимал, кто из убитых иудей, а кто рус.У всех лица одинаково в крови и грязи, все с перекошенными лицами, все погиблив бою честно…

Потом он рубил, поднимал обеими руками, по лицу теклогорячее, наконец разверзлась тьма. Он расправил крылья и с облегчением полетелв небытие.

Соломон не повернулся на стук шагов. По шаркающему шагуузнал первосвященника, а с ним говорить не хотелось вовсе. На сердце былиядовитая горечь и странное смятение, которое вот-вот должно было оформиться вслова.

Лицо Аарона светилось свирепым восторгом. Уже умирающий, онсумел подняться со смертного одра, когда узнал подробности лютого боя.

– Мы победили, – сказал он сдавленным голосом, иСоломон видел, что престарелый первосвященник едва сдерживается от наплывалютой радости, столь свойственной скифам. Его сыновья и внуки отомщены,отомщены… – Мы победили!..

Соломон покачал головой:

– Разве?

– Еще как! Сто иудеев на равных дрались со ста скифами. Кследующей битве подготовимся еще лучше. К тому же нас больше. При такомсоотношении потерь они полягут все, а у нас меньше трети! Да, и мне каждыйчеловек дорог, но речь идет о полном истреблении страшного племени Гога иМагога!

Соломон промолвил устало:

– Разве мы можем нарушить слово?.. Хотя нет, я говорю не отом. Конечно, можем. Но и не можем.

– Опять выкрутасы фарисеев?

– А ты предпочитаешь самоубийственные интригисаддукеев?

Аарон перевел дух, лицо было желтое, сказал сорваннымстарческим голосом:

– Но ты не сможешь отрицать, что это наша победа.

Соломон сказал мертвым голосом:

– Подождем, что скажет Совет.

Аарон всхрапнул. Соломон смотрел в сторону стана скифов, новсе еще видел лицо первосвященника. Странным образом оно было похожим на лицаскифов. Все воины, подумал он невесело, похожи как колья в частоколе, а всемудрецы разнятся, даже если родные братья. И все потому, что в ночи мы всеодинаковы, наши желания просты и понятны. Чем люди глупее, тем проще сходятсядруг с другом, а чем выше, тем труднее их понимают даже близкие.

– Ты воин, – сказал он вслух. – Аарон, ты ведьвоин с головы до ног.

– Да, – ответил Аарон твердо. – А разве ты невоин за наши цели? За наш путь?

– Воин, – ответил Соломон невесело, – но для меняэто не битва мечей.

– Думаешь, скифы понимают что-то иное?

– Нет.

– Тогда что же?

– Не знаю, – ответил Соломон убито. – Все еще незнаю.

– Опомнись, Соломон! Разве не ты твердил о необходимостикрепить стены, ковать оружие… или хотя бы не перековывать старые мечи на новыеорала, не ты ли твердил, вызывая всеобщее раздражение, о необходимости бытьготовыми к приходу других народов? И вот теперь мы все думаем так, как ты.Чего же ты еще хочешь?

Соломон устало развел руками:

– Если все думают, как я… то я, значит, уже не прав. Илислишком застоялся на месте. Я должен быть впереди хотя бы на шаг. Должензаглядывать в день завтрашний, предвидеть… а я не могу. Только чувствую смутнуютревогу. И это наполняет мою душу горечью. Я вижу порочность того,что мы делаем, но я не вижу выхода. И сердце мое истекает кровью.

Аарон несколько мгновений пристально смотрел на старогоребе. Соломону показалось, что в глазах первосвященника промелькнула теньпонимания, но тут же взгляд Аарона стал ясным, как у скифа перед боем, а голосвозрос:

– Думаешь, на Совете опять встанут на твою сторону? Не-е-ет…После этой победы, а это победа, все болото будет на моей стороне. Мы истребимскифов. Мы навсегда избавим народ Израиля от страшной угрозы со стороны Гога!

Чувства, думал Соломон с горечью. Чувства захлестывают дажестарых и мудрых. Аарон призывает к чувствам, и за ним идут, ибо чувства проще,понятнее, доступнее каждому. У каждого или почти у каждого в сожженныхвесях погибли родственники. Их кровь взывает к отмщению. Так все говорят. Местьотличает человека от животного, тоже так говорят.

Но на этом стоят и скифы!

Сначала он услышал голоса, но был настолько слаб, что тут жеснова провалился во тьму. Затем ощутил, как ему раздвигают губы и льют что-тогорячее. Он непроизвольно глотнул, еще и еще, поперхнулся. Голоса стали громче.Он с неимоверным усилием поднял тяжелые, как валуны, веки.

Над ним склонилось широкое лицо Моряны. Щеки богатырки сталибледными, под глазами повисли темные мешки, похожие на сети с рыбой.В недобрых глазах блестела влага.

Он хотел спросить, но только шевельнул губами. В ееглазах странное недоброжелательство боролось с радостью:

– Рус?.. Ты возвращаешься?

Он снова пошевелил губами:

– Как…

На этот раз прохрипел нечто нечленораздельное, но Морянапоняла или догадалась.

– Как кончилось?.. Ты успел насадить голову… на кол, а потомупал. Победа за твоим… за нашим племенем.

Он прошептал:

– А что… они?

– У них тихо. Пока только собирают убитых с поля,грузят на телеги. Но они ликуют, Рус. Ликуют!

– Да, – прошептал он, – им есть почему ликовать.

– Но разве победили не мы?

Тяжесть на сердце стала весомее, а тревога стиснула грудь.Иудеи могут подумать иначе. Они – народ без чести. Сегодня скифы всемумиру явили свою слабость.

– Их нельзя оставлять живыми, – прошептал он, сознаниемедленно меркло, он почти не слышал своих слов. – Их надо истребить допоследнего младенца… дабы никто не мог говорить о нашем великом позоре…