Чародейки, прервав кулуарные сплетни, быстро заняли своиместа. Шеала де Танкарвилль в боа из серебристых лис, придающем женственностьее строгой мужской одежде, Ассирэ вар Анагыд в платье лилового шелка, чертовскитонко сочетающем в себе скромную простоту и шикарную элегантность. ФранцескаФиндабайр — царственная как всегда. Ида Эмеан аэп Сивней, как всегдатаинственная, Маргарита Ло-Антиль, как всегда — воплощение достоинства исерьезности. Сабрина Глевиссиг в бирюзе, Кейра Мец в зеленом инарциссово-желтом. И Фрингилья Виго. Удрученная. Грустная. И бледная прямо-такисмертельной, болезненной, какой-то даже призрачной бледностью.

Трисс Меригольд сидела рядом с Кейрой, напротив Фрингильи.Над головой нильфгаардской чародейки висла картина: наездник мчится галопомсреди рядов ольх, ольхи протягивают к нему чудовищные руки-ветви, издевательскискалятся страшными пастями дупел. Трисс невольно вздрогнула.

Стоящий посреди стола трехмерный коммуникатор действовал.Филиппа Эйльхарт заклинанием повысила резкость изображения и звук.

— Как вы видите и слышите, — сказала она не безухмылки, — в тронном зале Цинтры, этажом ниже, точно под нами, владыкимира сейчас принимаются решать судьбы именно этого мира. А мы здесь, этажомвыше, присмотрим за тем, чтобы мальчики не очень-то резвились.

* * *

К воющему на Эльскердеге существу присоединились другие.Бореас Мун не сомневался: это не волки.

— Я тоже, — сказал он, чтобы оживить замершую былобеседу, — мало чего ожидал от цинтрийских переговоров. И вообще никто изтех, кого я знал, не надеялся, что из них будет что-нибудь путное.

— Важен был, — спокойно возразил пилигрим, —сам факт начала переговоров. Простой и прямой человек — а я, с вашегопозволения, такой человек и есть — думает просто и прямо. Простой человекзнает, что дерущиеся короли и императоры настроены друг против друга таквоинственно, что, будь у них достаточно силы, они просто поубивали бы одиндругого. А ведь перестали убивать и вместо этого уселись за круглый стол.Почему? Да потому что силенок-то уже нет. Проще говоря, они бессильны. И из-заэтого бессилия их солдаты не нападают на дома простых людей, не убивают, некалечат, не сжигают хаты, не режут детей, не насилуют жен, не угоняют в неволю.Нет. Вместо этого владыки солдат столпились в Цинтре и совещаются. Возликуйтеже, о едоки хлеба. Возрадуйтесь!

Эльф поправил прутиком стреляющее искрами полено в костре,искоса взглянул на пилигрима.

— Даже простой и прямой человек, — сказал он, нескрывая сарказма, — даже радующийся, да что там, прямо-таки ликующий,должен понимать, что политика — та же война, только малость по-иному ведущаяся.Должен понимать и то, что переговоры — тот же торг. У них одинаковыйсамодействующий приводной механизм. Достигнутые успехи обусловливаютсяуступками. Здесь выгадываешь — там теряешь. Иными словами, чтобы одних можнобыло купить, других необходимо продать.

— Воистину, — сказал после недолгого молчанияпилигрим, — это настолько просто и очевидно, что поймет любой человек.Даже очень простой и прямой.

* * *

— Нет, нет и еще раз нет! — взревел король Хенсельт,дубася кулаками по столу так, что повалился кубок и подскочиличернильницы. — Никаких дискуссий на этот счет! Никаких торгов по этомувопросу! Конец, schlus,[63] deireadh!

— Хенсельт, — спокойно, трезво и дружелюбнопроговорил Фольтест, — не усложняй. И не компрометируй нас своим ревомперед его превосходительством.

Шилярд Фиц-Эстерлен, участвовавший в переговорах в качествепредставителя империи Нильфгаард, поклонился с лживой улыбкой, коия имела цельюдать понять, что фокусы каэдвенского короля нимало его не волнуют и незанимают.

— Мы договариваемся с империей, — продолжалФольтест, — а между собой вдруг начинаем грызться, словно псы? Стыдись,Хенсельт.

— Мы договорились с Нильфгаардом по таким сложнымвопросам, как Доль Ангра и Заречье, — с кажущимся равнодушием проговорилДийкстра, — было бы глупо…

— Я не позволю делать себе подобные замечания! —заревел Хенсельт, на этот раз так, что не всякому буйволу удалось бы егоперемычать. — Я не желаю слушать такие замечания, тем более от шпиковвсяческих мастей! Я, курва вас побери, король!

— Оно и видно, — фыркнула Мэва.

Демавенд, отвернувшись, изучал гербовые щиты на стенах зала,легкомысленно при этом улыбаясь, совсем так, будто не о его королевстве шларечь и торг.

— Достаточно, — засопел Хенсельт, поводя вокругдиким взглядом. — Достаточно, клянусь богами, потому как меня сейчас кровьзальет. Я сказал: ни пяди земли. Никаких, то есть абсолютно никаких возвратовзахваченного! Я не соглашусь на уменьшение моего королевства даже на пядь, дажена полпяди земли! Боги доверили мне часть Каэдвена, и только богам я ееуступлю! Нижняя Мархия — наши земли… Эти… Эти… Энти… А, курва, этнические, во!Нижняя Мархия веками принадлежала Каэдвену…

— Верхний Аэдирн, — снова заговорилДийкстра, — принадлежит Каэдвену с прошлого лета. Точнее, с двадцатьчетвертого июля прошлого года. С той минуты, как туда вступил каэдвенскийоккупационный корпус.

— Убедительно прошу, — сказал Шилярд Фиц-Эстерлен,хотя его никто не спрашивал, — запротоколировать ad futurum rei memoriam,[64]что империя Нильфгаард не имела ничего общего с данной аннексией.

— Если не считать того, что именно в это время онаграбила Венгерберг.

— Nihil ad rem![65]

— Да неужто?

— Господа! — напомнил Фольтест.

— Каэдвенская армия, — прохрипел Хенсельт, —вступила в Нижнюю Мархию освободительницей! Моих солдат встречали там цветами!Мои солдаты…

— Твои солдаты… — Голос короля Демавенда былспокоен, но по его лицу было видно, чего ему стоит это спокойствие. — Твоиразбойники, ворвавшиеся в мое королевство с бандитскими воплями, убивали,насиловали и грабили. Господа! Мы собрались здесь и сидим уже неделю,размышляя, как должна выглядеть картина будущего мира. О боги, неужели этобудет мир преступлений и грабежей? Неужели сохранится бандитское status quo?Неужели награбленное добро останется в руках разбойников и грабителей?

Хенсельт схватил со стола карту, разорвал ее и швырнул вДемавенда. Король Аэдирна даже не шелохнулся.