Один из больших камней, которыми был усыпан склон холма,дрогнул на фоне звездного темно-синего неба. Пошевелился и принял формучеловека.

Бореас покрутил вертел с жарившимся на нем мясом, потому чтозапахло горелым. Делая вид, будто небрежно опирается на локоть, положил руку надержало лука.

— Невелик мой скарб. — В нарочито спокойный тон онвплел шершавую металлическую нить предостережения. — Не так уж много уменя пожитков. Но я к ним привязан. И буду защищать не на жизнь, а на смерть.

— Я не бандит, — глубоким голосом сказал мужчина,который подкрадывался, маскируясь под менгир. — Я пилигрим.

Пилигрим был высок и крепко сколочен, роста не меньше семифутов, а если б его взвесить, то Бореас пошел бы на спор, что в качествепротивовеса понадобилось бы не меньше десяти пудов. Пилигримский посох — дубинатолщиной с оглоблю — в его руке казался тросточкой. Бореаса Муна искреннеудивило, каким таким чудом этот огромный бычок ухитрился так ловкоподкрадываться. И немного обеспокоило. Его лук — композитнаясемидесятифунтовка, из которой он за полсотни шагов мог уложить лося, —показался ему вдруг маленькой и хрупкой детской игрушкой.

— Я пилигрим, — повторил могучий мужчина. — Уменя нет дурных…

— А второй, — быстро прервал Бореас, — тожепусть выйдет.

— Какой вто… — начал было пилигрим и осекся, видя,как из мрака с противоположной стороны бесшелестно, словно тень, возникластройная фигура. На этот раз Бореас Мун ничуть не удивился. Второй мужчина —то, как он двигался, выдало опытному следопыту мгновенно, — был эльфом. Адать застать себя врасплох эльфу — не позорно.

— Прошу прощения, — сказал эльф странно неэльфьим,слегка хрипловатым голосом. — Я прятался от вас не с дурными намерениями,а от страха. Я, пожалуй, повернул бы вертел.

— И верно, — сказал пилигрим, опираясь на посох игромко сопя. — Мясо на этой стороне уже вполне…

Бореас повернул вертел, вздохнул, кашлянул. Снова вздохнул.

— Соблаговолите присесть, — решился оннаконец. — И подождать. Скотина того и гляди допечется. Да, полагаю, плохтот, кто поскупится покормить странников на тракте.

Жир с шипением потек в огонь, огонь взвился, стало светлее.

На пилигриме был фетровый колпак с широкими полями, тенькоторого довольно успешно прикрывала лицо. Эльфу головной убор заменяла чалмаиз цветного материала, лица не скрывавшая. Увидев его при свете костра, обавздрогнули. И Бореас, и пилигрим. Но даже тихого вздоха не издали, когда увидели,что лицо это, некогда, вероятно, по-эльфьему красивое, было обезображеночудовищным шрамом, пересекающим лоб, бровь, нос и щеку до самого подбородка.

Бореас Мун кашлянул, снова повернул вертел.

— Этот запашок, — отметил, а не спросил он, —привел господ к моему бивуаку? Или нет?

— Верно. — Пилигрим покачал полями шляпы, а голосу него немного изменился. — Я унюхал жаркое издали. Однако соблюлосторожность. На костре, к которому я неосмотрительно приблизился два дня тому,поджаривали женщину.

— Это правда, — подтвердил эльф. — Я побывалтам на следующее утро, видел человеческие кости в пепле.

— На следующее утро, — протяжно повторил его словапилигрим, а Бореас мог бы поспорить, что на его скрытом тенью лице мелькнуланеприятная усмешка. — И давно ты скрытно идешь по этому следу, уважаемыйэльф?

— Давно.

— И что не позволяло тебе показаться?

— Рассудок.

— Перевал Эльскердег, — Бореас Мун повернул вертели прервал неловкую тишину, — место, действительно пользующееся не самойлучшей славой. Я тоже видел кости в кострах, скелеты на кольях. Повешенных надеревьях. Здесь полным-полно диких жестоких культов. И существ, которые толькои ждут, как бы тебя сожрать. Кажется.

— Не кажется, — поправил эльф, — а наверняка.И чем дальше в горы, тем хуже будет.

— Вашим милостям тоже на восток дорога? За Эльскердег?В Зерриканию? А может, еще дальше, в Хакланд?

Ни пилигрим, ни эльф не ответили. Да Бореас в общем-то и неждал ответа. Во-первых, вопрос был бестактным. Во-вторых, глупым. С того места,где они находились, идти можно было только на восток. Через Эльскердег. Туда,куда направлялся и он.

— Жаркое готово. — Бореас легким и не лишеннымтеатральности движением раскрыл свой складной нож. — Прошу, господа. Несмущайтесь.

У пилигрима был охотничий нож, а у эльфа — кинжал, на видотнюдь не кухонный. Но все три служившие явно для более серьезных дел лезвиясегодня пошли в ход для вполне мирных действий — разделки мяса. Некоторое времяслышны были только работа челюстей и шипение отбрасываемых в уголья обглоданныхкостей.

Пилигрим удовлетворенно отрыгнул.

— Чудная зверушка, — сказал он, рассматриваялопатку, которую обглодал и облизал до такой степени, что теперь она выгляделатак, будто три дня пролежала в муравейнике. — На вкус — козел, но мягкое,как крольчатина. Не припоминаю, чтобы когда-нибудь ел подобное.

— Это был скрекк, — сказал эльф, с хрустомразгрызая хрящи. — Я тоже не помню, чтобы когда-нибудь его ел.

Бореас тихо кашлянул. Едва слышная нотка сарказма в голосеэльфа говорила: он знал, что ел мясо огромной крысы с кровавыми глазами истрашенными зубищами, один только хвост был в три локтя длиной. Следопыт вовсене охотился специально на гигантского грызуна, а застрелил в порядкесамообороны. Однако решил его испечь. Он был человеком рассудительным ипрактичным. Конечно, есть крысу, питающуюся на свалках и помойках, он бы нестал. Но до перевала Эльскердег, до ближайшего способного продуцировать отходысообщества было добрых триста миль. Крыса, или, как больше нравилосьэльфу, — скрекк, должна была быть чистой и здоровой. Она не контактировалас цивилизацией. Так что не могла ни замарать, ни заразить.

Вскоре последняя, самая маленькая, дочиста обглоданная ивысосанная косточка полетела в костер. Луна выплыла над зубчатым хребтомОгненных Гор. От раздуваемого ветром костра сыпались искры, улетали в небо игасли среди мерцающих звезд.

— Ваши милости, — рискнул задать очередноймалотактичный вопрос Бореас Мун, — давно ль в пути? Здесь, на Пустошах? Идавно ли, осмелюсь спросить, оставили позади Врата Сольвейг?

— Давно, недавно, — сказал пилигрим, —понятия относительные. Я прошел Врата на второй день после октябрьскогополнолуния.