— А я, — сказал эльф, — на шестой.

— М-да, — продолжал Бореас, ободренныйреакцией. — Удивительно, как мы там не сошлись, ведь и я там в то времяшел, вернее, ехал, потому как тогда у меня еще была лошадь.

Он замолчал, отбрасывая неприятные воспоминания, связанные спотерей лошади. Он был уверен, что и его случайные собеседники сталкивались с подобнымиприключениями. Передвигаясь все время пешком, они ни за что не догнали бы егоздесь, под Эльскердегом.

— Отсюда я делаю вывод, — продолжал он, — чтоваши милости отправились в путь уже после войны, после заключения цинтрийскогомира. Мне, разумеется, нет до этого никакого дела, но осмелюсь предположить,что вашим милостям не по душе пришелся порядок и картина мира, созданного иустановленного в Цинтре.

Тишину, довольно надолго повисшую у костра, прервал далекийвой. Вероятно, выл волк. Хотя в районах перевала Эльскердег никогда и ни в чемнельзя было быть уверенным до конца.

— Если быть откровенным, — неожиданно заговорилэльф, — то после цинтрийских соглашений у меня не было оснований любитьустановленный мир и его картину. Не говоря уж о порядке.

— В моем случае, — сказал пилигрим, скрещивая нагруди могучие руки, — все было аналогично. Хотя убедился я в этом, как бысказал один мой знакомый, post factum.

Тишина стояла долго. Умолкло даже то, что выло на перевале.

— Вначале, — начал пилигрим, хотя Бореас и эльфмогли бы побиться об заклад, что он этого не сделает, — вначале казалось,что после цинтрийского мира произойдут полезные изменения и установитсядостаточно сносный порядок. Если не для всех, то по крайней мере для меня…

— Короли, — кашлянул Бореас, — съехались вЦинтру, если мне память не изменяет, в апреле?

— Точно второго апреля, — уточнил пилигрим. —Было, как сейчас помню, новолуние.

* * *

Вдоль стен, пониже темных балок, поддерживающих галерейки,рядами висели щиты, украшенные геральдическими эмблемами и гербами цинтрийскогодворянства. С первого взгляда бросалась в глаза разница между несколькимипоблекшими гербами старинных родов и гербами тех, кто получил дворянство уже вновые времена, в правление Дагорада и Калантэ. Те, что поновее, блисталиживыми, не потрескавшимися еще красками, на них не заметно было дыр,проделанных древоточцами.

Самые же роскошные цвета были у добавленных совсем недавнощитов с гербами нильфгаардских дворян, отмеченных во время захвата города иимператорского правления.

«Когда мы возвратим Цинтру, — подумал корольФольтест, — надо будет присмотреть, чтобы цинтрийцы не уничтожили этихщитов в священном пылу обновления. Политика — одно дело, декор зала — другое.Изменения политического режима не могут служить оправданием вандализма».

«Стало быть, здесь все и началось, — подумал Дийкстра,обводя взглядом огромный холл. — Памятный обручальный пир, на которомпоявился Железный Йож и потребовал руки принцессы Паветты… А королева Калантэнаняла ведьмака… Как все-таки поразительно сплетаются судьбычеловеческие», — подумал шпион, сам удивляясь тривиальности своих мыслей.

«Пять лет назад, — подумала королева Мэва, — пятьлет назад мозг Калантэ, Львицы, в которой текла кровь Кербинов, разбрызгался поплитам двора, того двора, что виден сейчас из окон. Калантэ, чей гордый портретвисит в коридоре, была предпоследней, в жилах которой текла королевская кровь.После того как утонула ее дочь Паветта, осталась только внучка, Цирилла.Впрочем, возможно, умерла и Цирилла, если слухи не лгут».

— Прошу, — махнул рукой Кирус ЭнгелькиндХеммельфарт, иерарх Новиграда, которого, принимая во внимание его возраст ивсеобщее уважение, per acclamationem[61] избрали председателемпереговоров. — Прошу занимать места.

Расселись, отыскивая обозначенные табличками кресла закруглым столом. Мэва, королева Ривии и Лирии. Фольтест, король Темерии, икороль Вензлав из Бругге — его ленник. Король Этайн из Цидариса. Юный корольКистрин из Вердэна. Герцог Нитерт, глава реданского Регентского Совета. И графСигизмунд Дийкстра.

«От старого шпика надо было бы избавиться, удалить от столасовещаний, — подумал иерарх. — Король Хенсельт и даже юный Кистринуже позволили себе довольно кислые замечания, того и жди демарша со стороныпредставителей Нильфгаарда. Этот Сигизмунд — человек не того положения, а крометого — особа с сомнительным прошлым и скверной репутацией, persona turpis.[62]Нельзя допустить, чтобы присутствие persona turpis оскверняло атмосферупереговоров».

Руководитель нильфгаардской делегации, барон ШилярдФиц-Эстерлен, которому за круглым столом досталось место точно напротивДийкстры, приветствовал шпиона вежливым дипломатическим поклоном.

Видя, что все расселись, иерарх Новиграда сел тоже. Не безпомощи служек, поддерживавших его под трясущиеся руки. Иерарх сел в кресло,много лет назад изготовленное специально для королевы Калантэ. У кресла былаудивительно высокая, украшенная изумительно красивой резьбой спинка, чтовыделяло его среди остальных кресел.

Круглый стол — стол, конечно, круглый, но должно же бытьвидно, кто здесь самый важный.

* * *

«Значит, здесь, — подумала Трисс Меригольд, осматриваякомнату, гобелены, картины и многочисленные охотничьи трофеи, в том числе шкурусовершенно незнакомого ей рогатого зверя. — Здесь, после достославногоразрушения тронного зала, состоялась знаменитая приватная беседа Калантэ,ведьмака, Паветты и Заколдованного Йожа, когда Калантэ дала согласие на этотстранный марьяж. А Паветта была уже беременна. Цири родилась чуть больше восьмимесяцев спустя… Цири, наследница престола… Львенок кровей Львицы… Цири, моямаленькая сестренка, которая сейчас где-то далеко на юге. К счастью, уже неодна. Вместе с Геральтом и Йеннифэр. В безопасности. А может, они снова меняобманули?»

— Присаживайтесь, милые дамы, — поторопила ФилиппаЭйльхарт, с некоторого времени внимательно присматривавшаяся к Трисс. —Владыки мира вот-вот начнут один за другим произносить инаугурационные речи, яне хотела бы упустить ни слова.