Не зная, куда деть руки с увесистой табакеркой, Пчела,наконец нашел развлечение. Нажав на кнопку, он выстрелил членом с глазами ипоказал его тоскливой полной мулатке в бикини, сидевшей за стеклом секс-шопа вкрасном бархатном кресле. Мулатка даже глазом не повела, будто Пчела для нее несуществовал, а был фантомом. Пчелу это только раззадорило. И он продолжил своиобезьяньи пляски перед следующим отсеком. Там наконец-то обнаружилось что-товполне товарное. Две невероятно красивые девки обнимались, зазывно поводяязычками по ярким губам.

– А ты говорил! Зима, я к ним загляну? На полчасика?

– Окстись, Витя. Посмотри повнимательней.

– А что?

– Это не девушки, Витя.

– А кто?

– Кони в пальто, – заржал Зимчук. – Трансвеститы.

– Кто-кто? – Пчела чуть не выронил табуретку.

– Пидоры по нашему, по-русски.

– Твое-мое! Вот бы влип. Спасибо, брат, удержал. А это чтоза хрень?

– Секс-музеум это, Витя.

– Нет, вот эта баба на велосипеде. – Пчела показал пальцемна следующую витрину.

Большая, в человеческий рост кукла в короткой и пышнойрозовой юбке старательно крутила педали укрепленного на возвышении старинноговелосипеда, то поднимаясь на седле, то вновь опускаясь. Именно в седле-то изаключалась соль композиции. Там, в те краткие моменты, когда всадницаприподнималась, был виден огромный фаллос, на который без устали все садилась исадилась механическая кукла. Со счастливой улыбкой идиотки на фарфоровомличике.

Пчела пристроился позади велосипедистки и в такт еедвижениям повилял бедрами. Ему даже поаплодировали зрители. Хотя и не слишкомгромко.

В общем, настоящий секс у них сегодня явно невытанцовывался. Оставалось вернуться к магистральному пути – благо, баров у нихтут и вправду было немерено.

А поутру они проснулись… То есть, Зимчук-то проснулся усебя, в объятиях длинноволосой Мириам. А вот Витя Пчелкин…

– Е-мое! Ты кто? – изумленно разглядывая абсолютно черноедевичье тело, спросил Пчела.

Тело зашевелилось. У тела обнаружилось довольно симпатичное,хотя и с сильно приплюснутым носиком, личико.

– О, май лав! – протянула девица к нему руки.

– Лав-лав, откуда ты взялась? – отодвинулся Пчела. – Нихрена не помню! – Стукнул он себя кулаком по лбу. Голова загудела в ответ. –Ладно, давай сваливай! – И он сделал вполне определенный жест в сторону двери.

Девица мгновенно изменилась в лице:

– Мани-мани, май рашн френд.

– Сколько я тебе там обещал? – Пчела нашарил на полу своиджинсы и выудил бумажник.

– Ту хандрид.

– Ни хрена себе, попользовался! Ван хандрид и энаф!

– Ту хандрид, – покачала головой негритянка, ловко одеваясь.

Пчела протянул ей две купюры. Розовую и синюю. Итого стопятьдесят гульденов.

– О… – начала было негритянка, но, увидев помрачневшуюфизиономию Пчелы, быстро заткнулась. Тем более, что она-то наверняка помнила,что договаривались они на сотню.

Лишь только дверь закрылась за экзотической ночной бабочкой,как звякнул дверной звонок. Так и не успевшему похмелиться Пчеле пришлосьспускаться вниз.

Широко улыбающийся и опять же черный посыльный вежливопротянул ему два пакета. Пчела автоматически принял их и кивнул. Но негрчего-то ждал. Ясно чего.

– Иди, иди. Сестра твоя уже получила, – буркнул Пчела. Чтоон им, миллионер, что ли?

Поднявшись наверх, он машинально заглянул в пакеты. Подаркипацанам были завернуты в хорошую папиросную бумагу. И шуршали, будто жиликакой-то своей таинственной жизнью. Интимной, не иначе.

Стрелку забили в парке 50-летия Октября, возле метро«Проспект Вернадского». Хотя Введенский считал это обыкновенной оперативнойвстречей.

Они подкатили одновременно. Саша в темно-синем БМВ. Игорь жеЛеонидович – скромненько, на бордовой «девятке».

К центру парка они пошли каждый своей тропой. Когдавстретились на аллейке, тянувшейся меж чахлыми липами, Игорь Леонидовичулыбался. Белов, напротив, был мрачен. Он лишь едва заметным кивком головыответил на приветствие Введенского.

– Что такая мрачность во взоре? – поинтересовалсяВведенский, присаживаясь на скамейку.

Подобрав полы черного кожаного плаща, Саша тоже присел внекотором отдалении от своего куратора. Достав из внутреннего кармана пачкуфотографий, протянул их Введенскому:

– А вы сами полюбуйтесь. Эти пацаны и на вашей совести,между прочим.

Введенский ничего не ответил, лишь внимательно перетасовалфотографии. И, лишь вернув их Белову, как нечто, вовсе его не интересовавшее,он сказал:

– Александр Николаевич! Давайте не будем включать эмоции. Высами отправили своих уральских коллег, – слово «коллеги» он произнес снескрываемой иронией, – почти на верную смерть. Вы просто очень плохо,непростительно плохо подготовили операцию.

– А вы, такой умный, за этим что, наблюдали?

– С интересом.

Саша напрягся:

– Тогда какого хрена вы вообще нужны?

– Знаете, Александр Николаевич, пока еще не вам решать, комумы нужны и кому не нужны…

– Типа ваша хата скраю, а деньги пополам?

– Ну, зачем же так грубо, Александр Николаевич? Я вамнапоминаю, но в последний раз. Вы еще по земле ходите только благодаря нашемувниманию и заботе.

– А вот за это вам низкий поклон! – Саша даже приподнялся соскамейки, чтобы ернически поклониться Введенскому: в ножки благодетелю.

– Так, Александр Николаевич, – в голосе Введенскогопрорезались настоящие, чекистские, металлические нотки, – если вы решилипаясничать, то давайте разговор наш перенесем на другое время. Если же мывстретились по делу, то давайте конструктивно.

– Ладно, проехали. – Саша поправил шарф и сел на скамейкурядом с Введенским. – Скажите, что там, наверху? Как все пойдет дальше?