«Чем меньше жертва, которой мы требуем от нашего противника,тем меньше сопротивления мы можем от него ожидать. Но, чем ничтожнее нашитребования, тем слабее будет и наша подготовка».

«Полное равновесие сил не может вызвать приостановкиразвития военных действий, так как в этом случае сторона, поставившая себеположительную задачу (нападающую), должна продолжать наступление».

Закончив выписывать последнюю цитату, Саша откинулся настуле и, словно первоклашка, покусывая колпачок шариковой ручки, задумался. Этамысль ему очень нравилась. И полностью совпадала с его собственнымипредставлениями о том, кто в какой ситуации правее.

Всегда более прав тот, кто нападает. Кто нападает, тот исильнее, даже если на данный конкретный момент его реальные силы несопоставимыс силами противника. Сила – дело наживное. Главное – ввязаться в драку, но сумом» Первым делом чужими руками ослабить врага. А потом безжалостно добить иврага, и ослабевшие в борьбе «чужие руки». Вот тогда можно снова возвращаться кдипломатии. Но уже с позиций силы. Абсолютной силы.

Но силы Саши, если честно сказать, были уже на исходе.Непривычное занятие и вынужденная неподвижность вымотали его почище, чемнесколько часов упражнений в тренажерном зале. Да и жрать хотелось неимоверно!Интересно, что по этому поводу сказал бы фон Клаузевиц? Что-нибудь вроде: «Чемменьше жратвы мы требуем от жизни, тем меньше подарков от судьбы мы вправеожидать». Не очень казисто, но сойдет для начала. Мозги не меньше мускуловнуждаются в тренировке.

– Вам отложить? – серьезная библиотекарша, не поднимая глаз,приняла у него книгу.

– Обязательно, – и Саша с выражением процитировал, вздымаявверх указательный палец. – «Наряду со случаем в войне большую роль играетневедомое, риск, а вместе с ним и счастье».

– Что-что сказали? – она подняла глаза.

Оказалось, что библиотекарша совсем молоденькая, наверное,только после школы.

– Это не я, это Клаузевиц.

– Ой, вы, наверное, диссертацию пишете? – она с уважениемразглядывала такого совсем нестарого и нестрашного ученого.

– Ее самую, – не стал спорить Саша.

Ему было ужасно приятно, что хоть в чьих-то глазах он можетвыступать в подобном качестве. Доктор, блин, наук.

Первое, что увидел Пчела, выходя в шумный зал амстердамскогоаэропорта Схипхол, была табличка с надписью по-русски «Пчела» и довольно неумелонарисованным полосатым насекомым с жалкими крыльями. Табличку держал подтянутыйпарень с волосами до плеч. Пчела, недолго думая, направился прямо к нему.

– Привет, – сказал он и представился. – Я Витя. Тот самыйПчелкин, – кивнул он на плакатик.

– Привет, тезка. Я тоже Виктор. Зимчук, – уточнил он. –Валера сказал мне, что ты любишь всякие приколы. Прикольно же? – он судовольствием взглянул на свое произведение.

– Прикольно, Витя. Ну, поедем, что ли?

– Поедем. По дороге и введу тебя в курс дела.

Вырулив по каким-то невероятным автомобильным развязкам,вскоре они выскочили на широкое многорядное шоссе. Плоскость ландшафта по обестороны дороги нарушали только аккуратные домики под черепичными крышами,небольшие стада коров, бродящие по искусственным островкам зелени, кое-гдепопадались даже настоящие ветряные мельницы. Ближе к городу пошли высотныежилые дома, выкрашенные в разные цвета.

– Это их Черемушки, что ли? – поинтересовался Пчела.

– Нет, скорее Юго-Запад. Мы ведь именно с этой стороны кгороду и подъезжаем.

– Слушай, а это что за хрень серая с зеркальными окнами? Нанаш Центр международной торговли смахивает.

– А это, Витя, центральная женская тюрьма Нидерландскогокоролевства. Не хухры-мухры. Условия содержания, говорят, превосходные.

– Спасибо – не надо, – отмахнулся Пчела. – Разве что наэкскурсию.

– Могу устроить.

– Ладно, Витя, проехали. Все-таки не настолько я люблюженщин.

– Ты прав, – заржал Зимчук. – Мухи отдельно, котлетыотдельно.

Чем дальше они въезжали в город, тем уже становились улочкии тем ниже были разнокалиберные, словно игрушечные, домики.

– Первые несколько дней поживешь у меня.

– Угу, – кивнул Пчела.

– А через пару дней у меня сосед с чердака съезжает. Я егодля тебя уже забил.

– Какой еще чердак? Я что тебе, Карлсон? – огрызнулся Пчела,все еще не пришедший в себя после выпитого в самолете, да еще и ошарашенныйвсем увиденным по пути. Больше всего поражала реклама во всех мыслимых инемыслимых видах.

– Да ты не думай, Витя, – миролюбиво отозвался Зимчук. –Этот чердачок получше многих московских квартирок будет. Просто он и впрямь подсамой крышей. Аж на третьем этажа. Без лифта. И райончик замечательный. Пряморядом с Вондел-парком, там куча богатеньких живет. Так что, место что надо.

– Ладно, посмотрим. Тут с бабами, говорят, клево?

– Со всем тут клево, Витя, со всем! Поживешь – уезжать незахочешь. Ох ты, че-то про русских говорят. – Зимчук сделал погромче звук.

– А ты что, по ихнему понимаешь? – с уважениемпоинтересовался Пчела.

– Да я уж здесь четвертый год…

Зимчук вслушался в сообщение и объяснил:

– Каких-то двух русских замочили.

– У меня алиби, – дурачась, Пчела поднял руки вверх,изображая полную непричастность к каким бы то ни было разборкам. – А что зарусские?

– Да хрен их разберет! Тут же нас всех называют русскоймафией.

– Слышь, Вить, а работать-то с ними можно?

Зимчук посмотрел на Пчелу, как на дауна:

– Тезка, они ж торгаши до мозга костей. Они тебе за гульден…Ну, в общем, если у тебя есть бабки – то у тебя зеленый свет по полной. Кстати,держи свои. Это тебе на карманные расходы. По поводу остального с Валерой будемпараллельно решать. – Он достал из внутреннего кармана пиджака пухлую пачкуярких купюр и передал Пчеле.

Тот повертел в руках пачку, рассматривая незнакомые денежныезнаки с портретами каких-то старинных мужиков и прочими экзотическими птицами:

– Ничего, веселенькие.

– А то!