Эрцгерцог Иосиф-Фердинанд».

— Да, поздновато нам его прочитали! — сказал ШвейкВанеку. — Меня очень удивляет, что нам зачитали это только теперь, агосударь император издал приказ семнадцатого апреля. Похоже, по каким-тосоображениям нам не хотели немедленно прочитать приказ. Будь я государем императором,я не позволил бы задерживать свои приказы. Если я издаю приказ семнадцатогоапреля, так хоть тресни, но прочитай его во всех полках семнадцатого апреля.

Напротив Ванека в другом конце вагона сидел повар-оккультистиз офицерской столовой и что-то писал. Позади него сидели денщик поручикаЛукаша бородатый великан Балоун и телефонист Ходоунский, прикомандированный кодиннадцатой маршевой роте. Балоун жевал ломоть солдатского хлеба и впаническом страхе объяснял телефонисту Ходоунскому, что не его вина, если втакой толкотне при посадке он не смог пробраться в штабной вагон к своемупоручику.

Ходоунский пугал Балоуна: теперь, мол, шутить не будут, и заэто его ждёт пуля.

— Пора бы уж положить конец этим мучениям, —плакался Балоун. — Как-то раз, на манёврах под Вотицами, со мной это чутьбыло не случилось. Пропадали мы там от голода и жажды, и когда к нам приехалбатальонный адъютант, я крикнул: «Воды и хлеба!» Так вот, этот самый адъютантповернул в мою сторону коня и говорит, что в военное время он приказал бырасстрелять меня перед строем. Но сейчас мирное время, поэтому он велит толькопосадить меня в гарнизонную тюрьму. Мне тогда здорово повезло: по дороге вштаб, куда он направился с донесением, конь понёс, адъютант упал и, слава богу,сломал себе шею.

Балоун тяжело вздохнул, поперхнулся куском хлеба, закашлялсяи, когда отдышался, жадно посмотрел на вверенные ему саквояжи поручика Лукаша.

— Господа офицеры, — произнёс онмеланхолически, — получили печёночные консервы и венгерскую колбасу. Воттакой кусочек.

При этом он с вожделением смотрел на саквояжи своегопоручика, словно забытый всеми пёс. Терзаемый волчьим голодом, сидит этот пёс удверей колбасной и вдыхает пары варящихся окороков.

— Было бы невредно, — заметил Ходоунский, —если бы нас встретили где-нибудь хорошим обедом. Когда мы в начале войны ехалив Сербию, мы прямо-таки обжирались на каждой станции, так здорово нас повсюдуугощали. С гусиных ножек мы снимали лучшие кусочки мяса, потом делали из нихшашки и играли в «волки и овцы» на плитках шоколада. В Хорватии, в Осиеке, двоеиз союза ветеранов принесли нам в вагон большой котёл тушёных зайцев. Тут уж мыне выдержали и вылили им всё это на головы. В пути мы ничего не делали, толькоблевали. Капрал Матейка так облопался, что нам пришлось положить ему поперёкживота доску и прыгать на ней, как это делают, когда уминают капусту. Толькотогда бедняге полегчало. Из него попёрло и сверху и снизу. А когда мы проезжалиВенгрию, на каждой станции нам в вагоны швыряли жареных кур. Мы съедали толькомозги. В Капошваре мадьяры бросали в вагоны целые туши жареных свиней и одномунашему так угодили свиной головой по черепу, что тот потом с ремнём гонялся заблагодетелем по всем запасным путям. Правда, в Боснии нам даже воды не давали.Но зато до Боснии водки разных сортов было хоть отбавляй, а вина — мореразливанное, несмотря на то что спиртные напитки были запрещены. Помню, наодной станции какие-то дамочки и барышни угощали нас пивом, а мы им в жбанпомочились. Как они шарахнутся от вагона!

Всю дорогу мы были точно очумелые, а я не мог различить дажетрефового туза. Вдруг ни с того ни с сего команда — вылезать. Мы даже партию неуспели доиграть, вылезли из вагонов. Какой-то капрал, фамилию не помню, кричалсвоим людям, чтобы они пели «Und die Serben müssen sehen, das wirOsterreicher Sieger, Sieger sind».[168] Но сзади кто-тонаподдал ему так, что он перелетел через рельсы. Потом опять команда: «Винтовкив козлы». Поезд моментально повернул и порожняком ушёл обратно. Ну конечно, каквсегда во время паники бывает, увезли и наш провиант на два дня. И тут жевблизи, ну как вот отсюда до тех вон деревьев, начала рваться шрапнель. Сдругого конца приехал командир батальона и созвал всех офицеров на совещание, апотом пришёл обер-лейтенант Мацек — чех на все сто, хотя и говорил толькопо-немецки, — и рассказывает — а сам белый как мел, что дальше ехатьнельзя, железнодорожный путь взорван, сербы ночью переправились через реку исейчас находятся на левом фланге, но от нас ещё далеко. Мы-де получимподкрепление и разобьём их в пух и прах. В случае чего никто не долженсдаваться в плен. Сербы, мол, отрезают пленникам уши, носы и выкалывают глаза.То, что неподалёку рвётся шрапнель, не следует принимать во внимание: это-денаша артиллерия пристреливается. Вдруг где-то за горой раздалосьта-та-та-та-та-та. Это якобы пристреливались наши пулемёты. Потом слевазагрохотала канонада. Мы услышали её впервые и залегли. Через нас перелетелонесколько гранат, ими был зажжён вокзал, с правой стороны засвистели пули, авдали послышались залпы и щёлканье затворов. Обер-лейтенант приказал разобратьстоявшие в козлах ружья и зарядить их. Дежурный подошёл к нему и доложил, что выполнитьприказ никак нельзя, так как у нас совершенно нет боеприпасов. Ведьобер-лейтенант прекрасно знает, что мы должны получить боеприпасы на следующемэтапе, перед самыми позициями. Поезд с боеприпасами ехал впереди нас и,вероятно, уже попал в руки к сербам. Обер-лейтенант Мацек на миг оцепенел, апотом отдал приказ: «Bajonett auf», — сам не зная зачем, просто так, лишьбы что-нибудь делать. Так мы довольно долго стояли в боевой готовности. Потомопять поползли по шпалам, потому что в небе заметили чей-то аэроплан иунтер-офицеры заорали: «Alles decken, decken!»[169] Вскоревыяснилось, что аэроплан был наш и его по ошибке сбила наша артиллерия. Мыопять встали, и никаких приказов, стоим «вольно». Вдруг видим, летит к намкавалерист. Ещё издалека он прокричал: «Wo ist Batallionskommando?»[170] Командир батальона выехал навстречу всаднику. Кавалеристподал ему какой-то листок и поскакал дальше. Командир батальона прочёл подороге полученную бумагу и вдруг, словно с ума спятил, обнажил саблю и полетелк нам. «Alles zurück! Alles zurück![171] — заорал онна офицеров. — Direktion Mulde, einzeln abfallen!»[172] Атут и началось! Со всех сторон, будто только этого и ждали, начали по наспалить. Слева от полотна находилось кукурузное поле. Вот где был ад! Мы начетвереньках поползли к долине, рюкзаки побросали на тех проклятых шпалах.Обер-лейтенанта Мацека стукнуло по голове, он и рта не успел раскрыть. Преждечем укрыться в долине, мы многих потеряли убитыми и ранеными. Оставили мы их ибежали без оглядки, пока не стемнело. Весь край ещё до нашего прихода былначисто разорён нашими солдатами. Единственное, что мы увидели, — эторазграбленный обоз. Наконец добрались мы до станции, где нас ожидал новыйприказ: сесть в поезд и ехать обратно к штабу, чего мы не могли выполнить, таккак весь штаб днём раньше попал в плен. Об этом нам было известно ещё утром. Иостались мы вроде как сироты, никто нас и знать не хотел. Присоединили наш отрядк Семьдесят третьему полку, чтобы легче было отступать; это мы проделали свеличайшей радостью. Но, чтоб догнать Семьдесят третий полк, нам пришлось целыйдень маршировать.