Открыв собрание, прежде чем приступить к обсуждению этихдвух вопросов, полковник Шрёдер указал, что перед отъездом, который уже не загорами, следует почаще встречаться. Из бригады ему сообщили, что ждут приказовот дивизии. Солдаты должны быть наготове, и ротные командиры обязаны бдительноследить, за тем, чтобы никто не отлучался. Затем он ещё раз повторил всё, о чёмговорил вчера. Опять сделал обзор военных событий и напомнил, что ничто недолжно сломить боевой дух армии и отвагу.

На столе перед ним была прикреплена карта театра военныхдействий с флажками на булавках, но флажки были опрокинуты и фронтыпередвинулись. Вытащенные булавки с флажками валялись под столом.

Весь театр военных действий ночью до неузнаваемостиразворотил кот, которого держали в полковой канцелярии писаря. Кот нагадил наавстро-венгерский фронт и хотел было зарыть кучку, но повалил флажки и размазалкал по всем позициям, оросил фронты и предмостные укрепления и запакостил армейскиекорпуса. Полковник Шрёдер был очень близорук.

Офицеры маршевого батальона с интересом следили за тем, какпалец полковника Шрёдера приближался к этим кучкам.

— Путь на Буг, господа, лежит через Сокаль, —изрёк полковник с видом прорицателя и продвинул по памяти указательный палец кКарпатам, но при этом влез в одну из тех кучек, с помощью которых кот старалсясделать рельефной карту театра военных действий.

— Was ist das, meine Herren?[164] — судивлением обратился он к офицерам, когда что-то прилипло к его пальцу.

— Wahrscheinlich Katzendreck, Herr Oberst[165]— очень вежливо сказал за всех капитан Сагнер.

Полковник Шрёдер ринулся в соседнюю канцелярию, откудапослышались громовые проклятия и ужасные угрозы, что он заставит всю канцеляриювылизать языком оставленные котом следы.

Допрос был краток. Выяснилось, что кота две недели томуназад притащил в канцелярию младший писарь Цвибельфиш. По выяснении делаЦвибельфиш собрал свои манатки, а старший писарь отвёл его на гауптвахту ипосадил впредь до дальнейших распоряжений господина полковника.

Этим, собственно, совещание и закончилось. Вернувшись кофицерам, весь красный от злости, полковник Шрёдер забыл, что следовало ещёпотолковать о судьбе вольноопределяющегося Марека и лжевзводного Тевелеса.

— Прошу господ офицеров быть готовыми и ждать моихдальнейших приказаний и инструкций, — коротко сказал он.

Так и остались под стражей на гауптвахтевольноопределяющийся и Тевелес, и когда позднее к ним присоединился Цвибельфиш,они могли составить «марьяж». а после марьяжа стали приставать к своимкараульным с требованием, чтобы те выловили всех блох из тюфяков.

Потом к ним сунули ефрейтора Пероутку из тринадцатоймаршевой роты. Вчера, когда распространился по лагерю слух, что отправляются напозиции, Пероутка исчез и утром был найден патрулём в Бруке у «Белой розы». Оноправдывался тем, что хотел перед отъездом посмотреть знаменитый стекольныйзавод графа Гарраха у Брука, а на обратном пути заблудился и только утром,совершенно измождённый, добрёл до «Белой розы» (в действительности же он спал сРозочкой из «Белой розы»).

* * *

Ситуация по-прежнему осталась неясной. Поедут они или непоедут? Швейк по телефону в канцелярии одиннадцатой маршевой роты выслушалсамые разнообразные мнения: пессимистические и оптимистические. Двенадцатаямаршевая рота телефонировала, будто кто-то из канцелярии слышал, чтопредварительно будут производиться упражнения в стрельбе по движущейся мишени ичто поедут потом. Этого оптимистического взгляда не разделяла тринадцатаямаршевая рота, которая телефонировала, что из города вернулся капрал Гавлик,слышавший от одного железнодорожного служащего, будто на станцию уже поданывагоны.

Ванек вырвал у Швейка трубку и в ярости закричал, чтожелезнодорожники ни хрена не знают и что он сам только что пришёл из полковойканцелярии.

Швейк с истинным удовольствием дежурил у телефона и навопросы: «Что нового?» — отвечал, что ничего определённого пока не известно.

Так он ответил и на вопрос поручика Лукаша.

— Что у вас нового?

— Ничего определённого пока не известно, господинобер-лейтенант, — стереотипно ответил Швейк.

— Осёл! Повесьте трубку.

Потом пришло несколько телефонограмм, которые Швейк послевсяческих недоразумений наконец принял.

В первую очередь ту, которую ему не могли продиктовать ночьюиз-за того, что он уснул, не повесив трубку. Телефонограмма эта касалась спискатех, кому была сделана и кому не была сделана противотифозная прививка.

Потом Швейк принял запоздавшую телефонограмму о консервах.Вопрос этот был уже выяснен вчера.

Затем поступила телефонограмма всем батальонам, ротам иподразделениям полка.

«Копия телефонограммы бригады № 756992. Приказ побригаде № 172.

При отчётности о хозяйстве полевых кухонь следует принаименовании нужных продуктов придерживаться нижеследующего порядка: 1 — мясо,2 — консервы, 3 — овощи свежие, 4 — овощи сушёные, 5 — рис, 6 — макароны, 7 —крупа, 8 — картофель, — вместо прежнего порядка: 4 — сушёные овощи, 5 —свежие овощи».

Когда Швейк прочёл всё это старшему писарю, Ванекторжественно заявил, что подобные телефонограммы кидают в нужник.

— Какой-нибудь болван из штаба армии придумал, а потомэто идёт по всем дивизиям, бригадам, полкам.

Затем Швейк принял ещё одну телефонограмму: её продиктовалитак быстро, что он успел лишь записать в блокноте что-то вроде шифра: «In derFolge genauer eriaubt gewesen oder das Selbst einern hingegen immerhineingeholet werden».[166]

— Всё это лишнее, — сказал Ванек после того, какШвейк страшно удивился тому, что он написал, и трижды вслух прочёл всё. —Одна ерунда, хотя — чёрт их знает! — может быть, это шифрованнаятелефонограмма. У нас нет в роте шифровального отделения. Это также можновыбросить.

— Я тоже так полагаю, — сказал Швейк, — еслия объявлю господину обер-лейтенанту, что in der Folge genauer eriaubt gewesenOder das selbst einern hingegen immerhin eingeholet werden, он ещё обидится,пожалуй.

— Попадаются, скажу я вам, такие недотроги, что прямоужас! — продолжал Швейк, вновь погружаясь в воспоминания. — Ехал яоднажды на трамвае с Высочан в Прагу, а в Либни подсел к нам некто панНовотный. Как только я его узнал, я пошёл к нему на площадку и завёл разговор отом, что мы, дескать, земляки, оба из Дражова, а он на меня разорался, чтобы як нему не приставал, что он якобы меня не знает. Я стал ему всё объяснять,чтобы он припомнил, как я, ещё маленьким мальчиком, ходил к нему с матерью,которую звали Антония, а отца звали Прокоп, и был он стражником в имении. Но они после этого не хотел признаться, что мы знакомы. Так я ему привёл вдоказательство ещё более подробные сведения: рассказал, что в Дражове было двоеНовотных — Тонда и Иосиф, и он как раз тот Иосиф, и мне из Дражова о нёмписали, что он застрелил свою жену за то, что она бранила его за пьянство. Тутон как замахнётся на меня, а я увернулся, и он разбил большое стекло напередней площадке перед вагоновожатым. Ну, высадили нас и отвели, а вкомиссариате выяснилось, что он потому так щепетилен, что звали его вовсе неИосиф Новотный, а Эдуард Дубрава, и был он из Монтгомери в Америке, а сюдаприехал навестить родственников.