— Князю понятно, на то он и князь. Пещернику понятно —он среди богов терся... Рудому тоже все понятно, на то он и пройдоха...Женщинам тем более все ясно, они всегда все знают... только мне, простому идаже очень простому вояке, непонятно, из-за чего война. Терняне... они кто?

Годой удивился:

— Соседи, кто еще? Подлейший народ. Способный на любые пакости.

— Почему?

— Как почему? — удивился Годой. — Потому что— терняне!

— А-а, — вступил в разговор Рудый, — все такпонятно, просто удивляюсь Асмунду! Притворяется, по своей хитрющей натуре. Вына них набрасываетесь тоже?

— Для защиты!

— Еще понятнее, — сказал Рудыйглубокомысленно, — так что можно не идти в пещеры вовсе... Прибегает комне Ивка, сын сестры, ревет: меня Славка побил! А ты, спрашиваю я, сдачи дал?Еще бы, отвечает он сквозь слезы и кровавые сопли, еще ра-а-аньше!

Гридни взялись с четырех углов за скатерть, унесли вместе сблюдами. Под скатертью оказалась следующая — красная, как огонь, — идругие гридни мигом наставили новые блюда, усеяли стол кубками, чарами, чашами.

Асмунд наклонился к Рудому, шепнул:

— А здесь тебя за что не любят?

Рудый пожал плечами:

— Разве упомнишь все? Люди везде какие-то странные.Помню, имел несчастье найти кошель с деньгами...

— Разве это преступление?

— В том-то и дело! Я же говорю — странные. Правда, янашел его раньше, чем тот разиня потерял, но что цепляться к мелочам?.. Однаждыменя даже посадили было в их вонючую темницу! Представляешь?

— За что?

— За убеждения, — ответил Рудый с достоинством.

Он допил вино, гридень с готовностью налил еще. Он неотходил, с любопытством рассматривая Рудого, которого если не видел еще, тоявно о нем слышал.

— За убеждения? — повторил Асмунд. Его челюстьотвисла. — Тебя и вдруг — за убеждения?

— Да. Я был убежден, что в княжеской казне среди ночипусто. А дурак казначей решил ночью крыс погонять! Съели бы они его золото?

Асмунд поманил гридня, что стоял за его спиной:

— Выпив чару, я становлюсь совсем другим человеком!Понял? А этому другому тоже выпить хочется, разве не ясно?

Гридень с готовностью наполнил ему чару, вылив туда веськувшин. Асмунд поднял кубок, сказал убежденно:

— Хорошее вино! Наконец-то сегодня упьюсь до смерти.

Рудый с готовностью поднял свою чару:

— Друг! Я хочу умереть с тобой.

Олег наклонился к Годою, сказал настойчиво:

— Вели гридням убрать вино и хмельной мед. Мы измучены,устали, проголодались... но нам надо ехать дальше. Мы бы с радостью остались,хотя бы переночевали. Кони нуждаются в отдыхе, а люди — еще... Дай свежихконей, Годой. Немного хлеба, мяса. Это все, что ты нам можешь сделать. Намнужно добраться до Новгорода как можно быстрее.

За столом Рудый, уже красный от выпитого вина, убежденноговорил Гульче:

— Черноокая, знаешь ли ты, что вино делает тебя краше?

Гульча обиженно поджала губы:

— Я не пила.

— А ты при чем? Я пил.

Годой медленно наклонил голову, в глазах были досада иразочарование:

— Как скажешь, святой отец. Мне бы хотелось, чтобы выпогостили хотя бы с недельку.

— В другой раз, — пообещал Олег.

Они выехали на свежих конях, их подбирал Годой лично, носами всадники едва не падали с седел. Двигались остаток дня, даже в сумеркахОлег торопил, старался проехать как можно дальше. Остались сутки!

Уже в темноте собрали хворост, на ночь остановились наполянке, окруженной буреломом, — мышь не проберется без шума. Рюриквызвался сторожить первым. Асмунд и Рудый сразу же свалились возле огня, захрапели.Женщины уже спали, зажав Игоря телами.

Олег долго сидел у костра, по своей привычке — спиной когню. Пальцы его безостановочно перебирали обереги. Ночь была черна, верхушкидеревьев тревожно шумели. Ветер нес тучи издалека, Олег чувствовал их влажноенездешнее дыхание. В полночь начал моросить мелкий дождик. Рюрик подбросил вогонь сучьев, заботливо укрыл обнявшихся женщин своим плащом.

В темноте фыркнул конь, запрядал ушами. Олег весьпревратился в слух, но слышал только шелест падающих капель, легкий трескугольков. Вдруг издали, на границе слышимости, донесся странный звук. Это былпочти визг, странный, будто ножом проскребли по сковороде. Визг был едваслышен, но волосы Олега начали шевелиться, поднимаясь дыбом. В темноте снованеспокойно фыркнул конь, пугливо стукнул копытом. Он чувствовал зверя — хищникбежал по их следу!

Олег вскочил, закричал сдавленно:

— Рюрик, быстрее на коней!

Рюрик мигом взвился на ноги, пнул спящего Асмунда, толкнулРудого, одновременно подхватил котел, начал собирать походные мелочи. Асмундвздыбился, как медведь из берлоги, — сонный, но ладонь на рукояти топора,ноги на ширине плеч, весь готов драться.

— Не сейчас, — бросил Олег. — Рюрик, бросайкотел, бросай все! Последний рывок! Завтра будем в Новгороде.

Или наши кости забелеют в этом лесу, добавил он про себя.Рюрик скользнул в темноту, бегом вернулся с лошадьми. Рудый поднял Умилу иГульчу, подал княгине спящего Игоря. Олег забросал землей костер. Онидвинулись, ведя коней в поводу, натыкаясь на деревья, падая в ямы, расшибаясь окоряги. Асмунд вскрикнул, напоровшись на сук, тот едва не вышиб ему глаз.

Потом малость посветлело — вышли на открытое место, поспешносели в седла. Тяжелые, как горы, тучи попрежнему нависали над самой головой,мелкий дождик истончился, перешел в мжичку, ехали, словно в густом киселе изчерники.

Рюрик порывался спросить, от кого бегут, но впереди зазвенелручей. Кони заупрямились, и князь поспешно соскочил на землю, потащил коней,своего и Умилы, в холодную воду. Ручей оказался небольшой речкой, и Олег погналконя вдоль берега, затем заставил войти в воду, пересек речушку к той стороне,вода поднялась до стремян, а там повернул коня и погнал в противоположнуюсторону, все еще заставляя скакать по колено в холодной воде.

За спиной послышался приглушенный голос Асмунда:

— Умно. Знает воинские штучки. С богами советуется, аони не круглые дурни.

Донесся и голос Рудого:

— Не с теми советуется. Боги могли придумать что-тополучше, чем переть на ночь глядя, да еще в дождь.

— А ты можешь придумать лучше?

— Был бы богом, придумал бы!

— Как речет святой пещерник: не дал бог жабе хвоста,чтобы траву не толочила.