с возрастающим жаром:

– Да, я знаю, вы обещали матушке поведать их только человеку, которого полюбите. Но смерть – это веская причина рассказать все, она сильнее любви… а если вы даже меня не любите, то я люблю вас так, как ваша матушка могла бы только желать, чтобы вас любили! Простите, что я говорю это, несмотря на данную вам клятву… Я люблю вас и хочу спасти… Я люблю вас… И не приму вашего молчания, которое станет преступлением против вас. Отвечайте же. Вполне возможно, мне хватит нескольких слов, чтобы все понять.

– Спрашивайте, – прошептала она.

И он тотчас задал первый вопрос:

– Что произошло тогда, после вашего прибытия сюда? Что вы здесь увидели? Куда ваш дед и его друг повели вас?

– Никуда, – уверенно ответила она. – Я помню, что спала здесь, в гамаке, как сегодня… Рядом со мной разговаривали. Оба мужчины курили. Это воспоминание из тех, что ушли от меня, а теперь вернулись. Я помню запах табака и шум откупоренной бутылки. А потом… потом… я уже не сплю… мне дают поесть… Светит солнце…

– Солнце?

– Да. Должно быть, уже наступил следующий день.

– Следующий день? Вы уверены? Говорите все, вспоминайте все подробности.

– Да, я уверена. Я проснулась здесь утром, и снаружи светило солнце. Только вот… все изменилось… я снова вижу себя здесь, но одновременно и в ином месте. Я вижу скалы, но они уже не там, где были раньше.

– Как это?.. Они уже не в том месте?

– Их больше не омывает вода.

– Вода их больше не омывает, однако вы вышли из грота?

– Да, я вышла из грота. Впереди нас идет мой дед. Матушка держит меня за руку. Под ногами скользко. Вокруг какие-то строения… похожие на руины… А потом снова звенят колокола… те самые колокола, которые я все время слышу…

– Все так… именно так, – медленно произнес Рауль. – Все совпадает с моими предположениями. Никаких сомнений.

Тяжелая тишина навалилась на них. Со зловещим шумом плескалась вода. По гроту плавали стол, мольберт, книги и стулья.

Снаружи темнота постепенно вытесняла дневной свет. Но к чему им темнота, какой бы густой она ни была? В какую сторону двигаться?

Он напрасно напрягал мысль, заставляя ее отыскать решение. Орели привстала, он догадался, что она кротко и ласково смотрит на него. Она взяла его руку и, наклонившись, поцеловала.

– Боже, боже! – в растерянности воскликнул он. – Что вы делаете?

– Я люблю вас, – проговорила она.

В полумраке блестели зеленые глаза. Он слышал, как бьется сердце девушки, и понимал, что никогда еще не испытывал такой радости.

Нежно обвив руками его шею, Орели продолжала:

– Я люблю вас. Знайте, Рауль, это мой самый большой и единственный секрет. Другой, давний меня не интересует. И в нем вся моя жизнь! Вся моя душа! Я полюбила вас сразу, еще не зная и даже не видя вас… Я любила вас во мраке, и именно за это я вас ненавидела… Да, мне было стыдно… Там, на дороге в Бокуре, ваши губы завоевали меня. Меня охватило чувство, неведомое мне прежде, и оно испугало меня. Столько радости, столько счастья в ту жуткую ночь, и эту радость доставил мне человек, которого я не знала! Все мое существо полнилось сладостными чувствами, и одновременно я возмущалась тем, что принадлежу вам… что стоит вам только захотеть, и я стану вашей рабой. И если я постоянно убегала от вас, Рауль, то только из-за этого – не потому, что я вас ненавидела, а потому, что слишком сильно вас любила и боялась своего чувства. Мое волнение смущало меня… я не хотела больше вас видеть и вместе с тем только и мечтала о том, чтобы встретиться с вами… Если я смогла пережить ужас той ночи и всех кошмаров, последовавших за ней, то только благодаря вам. Из-за вас я все время сбегала, из-за вас, всегда приходившего мне на помощь в часы опасности. Я всеми силами хотела ненавидеть вас, но только все сильнее любила. Рауль, Рауль, обнимите меня крепче. Рауль, я люблю вас!

С болезненной страстью он сжал ее в объятиях. В глубине души он никогда не сомневался в ее любви, о которой ему поведал еще жар первого поцелуя. При каждой их встрече смятение девушки, истинную причину которого он давно разгадал, говорило ему о ее любви. Но он тоже боялся счастья, которое сулила эта любовь. Нежные слова девушки, аромат ее свежего дыхания лишали его энергии. Воля к борьбе слабела.

Она интуитивно почувствовала его тайную апатию и еще крепче прижалась к нему:

– Смиримся, Рауль. Примем неизбежное. Я не боюсь умереть вместе с вами. Но я хочу умереть в ваших объятиях… прижав свои губы к вашим. Жизнь никогда больше не подарит нам такого счастья.

Ее руки, словно ожерелье, обвили его шею, и он не смог разжать их. Ее лицо было совсем близко…

Однако он сопротивлялся. Поцеловать тянущиеся к нему губы означало принять поражение, перестать бороться, покориться неизбежному. А он этого не хотел. Все его существо восставало против подобной трусости. Однако Орели умоляла, говорила слова, обезоруживавшие и ослаблявшие его:

– Я люблю вас… не отвергайте то, что должно случиться… я люблю вас… люблю…

Уста их соединились. Рауль чувствовал, что в пьянящем вкусе поцелуя слились яркий огонь жизни и жуткая нега смерти. Предавшись сладостному любовному оцепенению, они не сразу заметили, как их окутала ночь. А вода все прибывала…

Внезапно Рауль поспешно отпрянул, надеясь справиться с опасной слабостью. Мысль о том, что очаровательному созданию, которое он столько раз спасал, суждено претерпеть страшные мучения утопающего, которого медленно душит и убивает вода, поразила его и заставила содрогнуться от ужаса.

– Нет, ни за что! – воскликнул он. – Этому не бывать… Вам – и умереть?.. Нет… я сумею этому помешать.

Она хотела удержать его. Он схватил ее за запястья, а она жалобным голосом продолжала умолять:

– Прошу вас, прошу… Что вы хотите делать?

– Спасти вас… и спастись самому.

– Слишком поздно!

– Слишком поздно? Но настала ночь! Я уже не вижу ваши милые глаза… не вижу ваши губы… так неужели я буду продолжать бездействовать?

– Но действовать – как?

– Разве я знаю? Главное – что-то делать! К тому же у меня есть некая уверенность… Здесь непременно должны быть предусмотрены средства для того, чтобы открыть шлюз. Должны быть вентили, позволяющие быстро выпустить воду. Мне надо их найти…

Орели не слушала.

– Прошу вас, – молила она, – неужели вы оставите меня одну в такую ужасную ночь? Я боюсь, милый