С понедельника Славка начал приходить намного позже обычного, точнее сказать, стал приползать: в очередной раз уволился один из докторов, так что операций в дневном графике прибавилось. Но это была совершенно другая усталость: она не опустошала, а, наоборот, прибавляла сил для следующего боя. Стоило только заглянуть в его горящие бешеным огнем глаза, когда он рассказывал про случайно обнаруженную опухоль в голове у мотоциклиста, попавшего в аварию. Гадость уже сильно проросла в ткань мозга, но после пяти часов упорной дуэли победа досталась доктору Сухареву. Браво, маэстро.

На линейку первого сентября я взяла с собой маму и отца, а Славку почему-то побоялась пригласить. Наверное, испугалась получить отказ. Хотя в этом событии уже не было такого большого праздника, ведь не первый класс как-никак. С родителей, как всегда, собрали определенную сумму на то и на это, но расходная часть родительского собрания совершенно не напрягала. Теперь меня даже раздражали мамаши, выяснявшие, на что берут так много денег с каждого малыша. Не все ли равно? И тут же становилось стыдно: а вдруг это одинокая медсестра со своим единственным чадом? Вот как мало надо времени, чтобы превратиться в свинью.

Домой вернулись рано. Мы с Катькой валялись на диване, включили по десятому разу «Маугли» и ждали Славку.

Вечер принес неприятное удивление: около пяти раздался неопознанный звонок.

– Добрый день, Елена Андреевна. Это сын Вербицкой. Вы можете сейчас говорить?

– Могу, добрый день.

– Я по поводу мамы. Последний раз после больницы все было терпимо, но эти две недели она неважно себя чувствует. Несколько раз упала в обморок, постоянные головные боли, опять жалуется на головокружение.

– Я советую вам немедленно вызвать невролога на дом.

– Невролог уже был, предложил госпитализацию. Она отказалась. Мне объяснила, что теперь вы не работаете в больнице, поэтому не поедет. Никак не уговорить. Врач предложила провести лечение на дому. Будет приходить медсестра и ставить капельницы. Подробностей не знаю. Короче, сказали: все, что нужно, можно делать на дому. На это она согласилась, но сказала, что продолжит только после того, как вы взглянете на последние назначения. Похоже, нога ослабла сильно. Полдня лежит, из комнаты не выходит, хотя до последней недели сама ходила по магазинам.

– Что же произошло, с чем вы сами связываете ухудшение?

Я не смогла отказать себе в маленькой шпильке. В трубке на несколько секунд повисла тишина, когда сын Вербицкой заговорил, интонации уже были значительно более сухими и хозяйскими:

– У нее все было в порядке. Занималась внуком.

– Тогда не понимаю, почему она отказывается от лечения. Она же очень вдохновлялась внуками, всегда хотела принимать в их жизни активное участие, насколько я помню.

– Она просила вызвать на дом вас, я уже говорил.

– К сожалению, я больше не практикующий врач. Ушла из больницы и работаю несколько в другой области. Не в медицине.

– Я знаю, точнее, она тоже знает. Валентина все рассказала. Но мама просит вас приехать. Я заплачу.

– Александр, я прошу вас, вы поймите одно: я с удовольствием ее увижу, но, если она хочет врачебной консультации, вряд ли это будет разумным.

– Давайте вы приедете и сами на месте с ней переговорите. Сами знаете: со стариками сложно спорить.

– Она у вас еще пока далеко не старуха.

– Здоровье уже не очень.

– Хорошо, но надо обговорить время. Я смогу только завтра, в субботу, в первой половине дня.

– Договорились. Я утром позвоню и пришлю шофера.

– Хорошо, до свидания.

Я сильно разволновалась, причем совершенно без повода. Это должно было случиться: или такой вот звонок, или госпитализация в седьмую палату. Даже если бы Полина не знала о моем увольнении, все равно бы начала поиски и появилась в моей жизни.

Именно об этом я и не подумала. Наши странные отношения еще не закончены, несмотря на обстоятельства.

Я тут же позвонила Валентине. Однако информация оказалась скудной: последние месяцы Полина почти не выходила на связь. В доме Вербицких другая королева: новая невестка сделала капитальный ремонт, по ее указанию были наняты две няньки, сменяющие одна другую, а также помощница по хозяйству для уборки и прочих нецарских дел. Теперь посторонние люди уже никому не мешали. Играющая черными вышла на работу, когда ребенку не было и трех месяцев, дабы держать хваткие пальчики на пульсе мужниной конторы. Очевидно, Полина в новой жизни оказалась совершенно не востребована. Отправлена, так сказать, на заслуженный домашний арест в отдельную комнату в соответствии с предписаниями врачей. Через племянника Валентины даже просочилась сплетня: Вербицкая собиралась втайне от сына посетить бывшую невестку с внучками и даже купила билеты на самолет, оплатив из сэкономленной пенсии, однако улететь не смогла: подвело последнее ухудшение здоровья. Действительно, по словам вхожих в дом людей, опять стало заметно хуже с ногой.

Зачем я пойду туда?

Чтобы принять на себя. Чтобы слушать. Чем ты еще теперь можешь помочь? А вообще, это смешно… Чем ты ей помогала раньше? Что за дурацкие иллюзии? Все идет, как было написано заранее. Как она сама себе и запланировала. Ничего ты не изменила и не сможешь изменить. Придешь и будешь слушать.

Удивительно, но после таких мыслей даже стало легче. Все то время, что мы были знакомы, я вешала на себя божественные погоны: сейчас вот-вот немного помочь, и она соберется и начнет новую жизнь. Ведь кто-то же ее все-таки начинает, хоть кто-то. Так почему же не она? Она же достойнее многих.

А вот нет, мадам бывший доктор, нимб над головой давно пора уже убрать. Все уже отдано в жертву мифу о великой и достигнутой цели – настоящем сыне и состоявшемся бизнесмене Александре Вербицком. И ничего больше в жизни по-честному не было и не осталось. Теперь даже как-то легче стало, можно идти к ней спокойно.

Остаток дня все равно прошел в переживаниях о субботнем свидании, остальное протекало на автомате. Перед сном сидела на диванчике, пыталась найти интересное кино. Славка был полностью уничтожен в операционной, поэтому уже через десять минут после попытки включиться в тупое просматривание телика он сопел, как ребенок. Черные закорючки черт знает сколько времени нестриженных волос почти доставали до плеч. Половина моих резинок теперь перекочевала в задний карман его джинсов, но все сразу потерялись, кроме той, розовой, самой первой.

К концу недели я все чаще проводила остаток дня в неудобной позе, запустив одну руку в Славкину непослушную гриву, пока его голова лежала на моих коленях, а другой рукой пытаясь тыкать в клавиатуру стоящего на краешке стола рабочего ноутбука. Бессмысленность компенсировалась огромным смыслом. Если бы так можно было, вот именно так, до конца жизни или хотя бы просто как можно дольше.

Тупо пялиться в пустые колонки цифр не хватало терпения, через полчаса глаза уставали, вместо того чтобы обновлять отчетность, в последнее время я все чаще погружалась в грустные мысли. Мои предки воспринимали наше сожительство спокойно, как естественный приход весны после холодов, не выказывали ни положительных, ни отрицательных эмоций. Вербально был поддержан только мой разрыв с алкоголиком Вовкой: по мнению маман, Вовка наносил большой урон детской психике (никто при этом, следует заметить, не интересовался состоянием моей нервной системы). Славкина мать хотя и не проявляла открытой агрессии, но все же всем своим милым петербургским образом общения подчеркивала мои недостатки, давая понять, что я недостойна ее единственного в жизни божества.