В голове прокручивались недавние ночные сцены под музыку грома. Наверное, для этого только и стоило жить. Не было и не будет ничего прекраснее, это точно. Внутри все сжалось, и почему-то ужасно хотелось плакать.

Господи, как бы там ни было впереди, пусть это будет еще, хоть немного, каждый день, хоть полчаса вместе с ним вечером, пусть еще хотя бы чуть-чуть.

Однако дурацкая привычка ковыряться в ситуации не отпускала ни на день, ни на час. Последние пару недель лета я просуществовала, тщательно скрывая за пазухой ощетинившегося ежика. Длинные острые иголки впивались мне в брюхо. Катькина перевозбужденность событиями выливалась в груду разнообразных вечерних вопросов. Доставалось не только мне, но и Славке. Чаще всего, находясь в состоянии сильной усталости после операций, он отвечал далеко не сразу, оторвать его от чтения какого-нибудь медицинского журнала или просмотра телевизионной жвачки было непросто. Но Катька никогда не обижалась, даже на пятый раз не получив ответа, она упорно продолжала атаковать. В конце концов все заканчивалось физическим нападением: она с разбегу запрыгивала на Славку, дергала за волосы и орала прямо в ухо.

В предпоследнюю субботу месяца Костя пригласил на дачу отпраздновать день рождения старшего сына. Славка ради такого события нагло вручил дежурство своей заведующей. Я наивно обрадовалась такой возможности очутиться семьей среди такого же народа с детьми, но в этой жизни можно было обмануть кого угодно, только не саму жизнь.

Гостей собралось много, в основном из нашей больницы, и даже парочка знакомых из офиса. Нашли старый волейбольный мяч, и мужики ринулись играть вместе с детьми в вышибалу. Славка продержался ровно пару минут, с большим удовольствием получил мячом по лбу и с осознанием выполненного долга завалился обратно в гамак. Еще две недели назад мы лежали в нем вдвоем, не обращая никакого внимания на все, что происходило вокруг, исключая, конечно, поедание шашлыков. Катька несколько раз порывалась тянуть Славку за руку, чтобы вернуть тело обратно в игру, но не тут-то было: Славка искусно притворялся тяжело травмированным.

Вечером я накачалась спиртным гораздо больше положенного и наутро не могла вспомнить, как оказалась в кровати.

Домой засобирались в воскресенье вечером. Машину вела я, пожертвовав в пользу доктора Сухарева парой стаканов хорошего грузинского вина. Настроение было препаршивое. Одно из хорошо известных проявлений моей инвалидности – неумение хоть как-то управлять мужчиной, отсутствие в голове тактики и стратегии для достижения желаемого в отношениях. Потому разговор получился совершенно нелепый.

– Славка, давай родим, пока молодые. Ты ж наверняка хочешь своего.

Вино сделало его гораздо более откровенным. Он весело заржал.

– Че за похоронные речи, будто уже на пенсию собралась?

– Не передергивай мои слова. Я совсем про другое: Катька подрастет, и мы уже ничего не захотим менять, поверь. Ночной сон станет дороже.

– Что ты вдруг на эту тему так возбудилась?

– Ну… просто… Мы уже довольно долго живем вместе. Мне показалось… Короче, ладно, отложим это.

– Вот так лучше. Начни с отсутствия жилья. Пока на горизонте никакой почти преставившейся бабушки с квартирой не имеется. У меня вообще бабушек нет, а твоя, судя по всему, пока зажигает.

– Слушай, жилье не только по наследству достается. Еще его можно купить. Сейчас многие ипотеку берут.

– Лен, отложим это, лады? Ты не хуже меня знаешь, что я хирургию не брошу, хорошо это или плохо. Так что вопрос об ипотеке пока не имеет смысла.

– У меня даже в мыслях не было склонять тебя к уходу. Мне, наоборот, кажется, что у тебя хорошие перспективы. Напишешь диссер, заведующая твоя, по слухам, уходит куда-то…

– Даже если так. Ты что, много видела заведующих отделением в простой городской больнице, покупающих жилье?

– Ты же не один, еще есть я. Я же работаю, в конце концов.

– Лен, давай заканчивать этот разговор.

Тут же предательски начали душить слезы. Страшно не хотелось устраивать истерику, и в попытках сдержаться я почти что задохнулась. Хотелось набрать какой-нибудь телефонный номер и орать в трубку истошным голосом.

Вечером все было как обычно: Славка терпеливо пережидал вечернее воскресное расписание, состоявшее из ужина, ванны, вечерней книжки и пары часов за рабочим компом – отчет начальству о моем тяжком труде. Но все равно оставшиеся до двенадцати полчаса перечеркивали все дневные неприятности и давали огромную, как самолет, уверенность в существовании счастья на земле. Хотя бы в эти полчаса, а потом уже из-за навалившейся дремоты невозможно было что-то испортить ни словом, ни мыслью. Сон теперь благодаря Иркиным волшебным таблеткам был глубок и пуст.

Всю последующую неделю мама активно помогала в предшкольных закупках, чем экономила мне массу времени и немного денег. Вовка разорился на несколько тысяч, которые он передал через моих родителей.

Дошли слухи о наличии какой-то довольно немолодой, на излете красоты и возможностей выйти замуж, дамы, скрасившей Вовкино существование. Якобы даже пить стал меньше. Ну и славно. Оставалось надеяться на то, что зрелая женщина в отличие от меня проявит больше способностей в вопросах человеческой совместимости и в сексуальной стороне брака.

На последние выходные перед сентябрем были придуманы большие планы: зоопарк, аттракционы, кафе. Я очень надеялась провести эти мероприятия вместе с Костиной семьей и Славкой. Но неожиданно кто-то с отделения слег с противной летней ангиной, и воскресенье оказалось в полном Славкином распоряжении – на линии огня. Так мы и провели время: Костин выводок в полном составе, я с Катькой. Также к нам присоединилась Асрян со своим пацаном.

Во время всего отдыха я периодически ловила на себе тяжелые Иркины взгляды, а точнее, молчаливый вопрос: «Где же Славка?» Мы с Асрян веселились вместе с детьми, визжали на американских горках. По сути, в душе творилось то же самое: эйфория сменялась истеричным отчаянием, полной убежденностью в неотвратимости чего-то непереносимо больного. Что там у классиков мозгопромывания по этому поводу? Живите, мадам, в «отсеке сегодняшнего дня», ни более, ни менее. Сейчас все хорошо: ребенок, мужик, работа – и ладушки. И замечательно. Об остальном – завтра утром. А еще лучше послезавтра.

Оставалось несколько дней до первой школьной пятницы и праздничной линейки. Сумбурные рабочие промежутки теперь стали похожи один на другой, как братья-близнецы. Когда я работала в больнице, такого не было. Дни пробегали мимо в полной бессмыслице: в офисе обсуждали скидки на путевки в Турцию, подготовку к новому учебному году, кредит на заветное «Шевроле», короче, все, что угодно, но только не то, чем мы занимаемся. Несколько раз я ловила себя на том, что нахожусь в странном состоянии: выходила из лифта на этаж нашего офиса и застывала на несколько минут вне времени и пространства. Моя контора занимала правую часть коридора, а слева находилась большая туристическая фирма. Стоя на распутье, можно было наблюдать, как мимо торопясь пробегали люди, на ходу что-то нервно обсуждая по телефону, – все это казалось каким-то безумным шебуршением в большом муравейнике, не имеющем никакого смысла и хоть мало-мальски осязаемого результата. Полная чушь и бессмыслица. Я была уверена на все сто: многие в нашей конторе ловили себя на подобных рассуждениях. Самое смешное то, что это бесцельное копошение выматывало гораздо сильнее, чем любое самое тяжелое дежурство в больнице. Это как про секс и про женщину: удовлетворена – мысли о вкусном борще, а нет – мигрень, дисбактериоз, мастопатия и революция с эмансипацией. Домой мадам Сорокина приходила зачастую сильно разбитой.