Висели клубы табачного дыма. Ирка затушила сигарету и снова погрузилась в кулинарный процесс. Мне сразу стало совершенно спокойно. В тот момент, уже почти впав в сладкую нирвану от смешения вкусных мясных запахов, приглушенного звука телевизора и стука ножа, нарезающего для салата овощи, я уже стопроцентно поверила, что это не повторится никогда.

Теперь я всегда, вообще всегда буду спать спокойно. Черт возьми, я столько отдала и столько пережила, чтобы теперь просто спать по ночам и не шариться по квартире в полумраке, словно зомби-неудачник. Дед, помоги же, черт тебя побери…

– Просыпайся, есть садимся.

Ирка трясла меня за плечо.

– Это завсегда…

В конце июля осторожно-осторожно, боясь спугнуть положительную тенденцию, я сделала отметку в мысленном календаре: почти месяц без ночных происшествий. Иркины таблетки по-настоящему хорошо помогали. Ночи проходили незаметно, и, как ни старайся, невозможно было вспомнить, снилось что-то или нет. Все. Началась новая прекрасная жизнь с одним только неприятным последствием – почти три лишних килограмма. Откуда-то выросла грудь и даже намеки на мягкое место. Славка обрадовался таким метаморфозам, и наши ночные отношения стали на удивление еще более завлекательными.

И еще одно новое обстоятельство способствовало обострению постельных баталий: Катрина вместе с моей мамой и ее гипертонией вновь оказалась транспортирована в санаторий, на целый месяц. Как только скрылся из поля зрения поезд, мы вернулись через относительно свободный воскресный город в нашу съемную нору. Доктор Сухарев всю дорогу туда и обратно проспал на заднем сиденье: субботнее дежурство прошло в боевом режиме. Однако, перенеся свое тело через порог, Славка как будто обрел второе дыхание: как началось все в прихожей на полу, так и не прекращалось до глубокой темноты.

Всю ночь за окном грохотало, дождь колотил по подоконнику, как отбойный молоток. Только утром в понедельник обнаружилось отсутствие еды в холодильнике и бензина в моей машине. Вместо магазина, заправки и работы страшно хотелось летать, смеяться, вместе мыться в маленькой ванне, смотреть какое-нибудь кино.

Уже серьезно опаздывая и простояв длинную очередь за топливом, я сначала подвезла Славку до работы. Решила, что больные гораздо более достойны получить своего врача вовремя, а таблеточные буржуи пусть подождут. Тем более опаздывала я в первый раз, и начальство в тот день на работе отсутствовало.

Славка, как большая кошка, перескакивал через лужи. Я же на территорию больницы теперь не заезжала. Как Ирка говорила, берегла свою психику. На обратном пути, как назло, влетела в пробку, так что пришлось уже звонить и предупреждать об опоздании. Однако после прошедших выходных меня вообще ничего не трогало и не вызывало у меня никаких отрицательных эмоций. Так я и стояла в толпе машин с дурацким блаженным выражением на лице. В мозгу были только Славкины руки на моих бедрах и горящие в темноте глаза. Смотришь в них и совершенно ясно понимаешь, что это и есть оно – единственное зеркало, самое точное мое отражение. И ничего не нужно никому объяснять.

Две недели мы ели наспех приготовленные полуфабрикаты, налегали на вечернее красное вино, переехали спать на пол, расстелив одеяло вместо матраса. Ходили по дому голые и заворачивались в маленькие Катькины простыни, только когда поедали забытые на плите страшно переваренные пельмени. Славка всеми правдами и неправдами вырвал из графика дежурств все июльские субботы, оставив только среды. В выходные мы шлялись по гостям, в основном ездили к Костику на дачу и там опять нагло овощились, валяясь друг на друге в гамаке и бессовестно проглатывая приготовленный без нашего участия шашлык. Никто на нас не злился: народ воспринимал все это как затянувшийся медовый месяц и с высоты своего семейного опыта спокойно ожидал, когда у очередной парочки «новобрачных» настанет полуболотная фаза устойчивой во всех смыслах ячейки общества. Но доктору Сухареву и его спутнице все это казалось непонятным, и это непонимание, я думаю, ясно читалось на наших придурошных физиономиях. Действительно, довольно глупо для двух людей уже не восемнадцатилетнего возраста, особенно для женщины после развода и с ребенком.

Дни летели, приближалось третье августа – время, когда паровоз должен доставить обратно маман с Катериной, и я с огромным чувством вины ловила себя на подсчете каждого оставшегося дня. Мы жили, как будто так и будет всегда – только он и только я.

В начале августа неприятно похолодало, грозы сменились противным, почти осенним мелким дождем, причем практически ежедневным. Катькино возвращение прежде всего ознаменовалось восстановлением правильного режима жизни: чтобы уединиться, надо было ждать, пока ребенок не заснет. Все остальное свободное время уходило на подготовку к школе, поиск новой формы для гимнастики, получение справок в бассейн и прочее, и прочее. Набеги в отделы детских и канцелярских товаров вызывали теперь только приятные эмоции, так как на все основное были деньги. Свои деньги.

С возобновлением размеренной семейной жизни мы опять переехали с пола на кровать и начали прикрывать свои интимные места в светлое время суток. Весь остаток августа снова уместился в час-полтора после Катькиного засыпания. Славка, как обычно, ожидал этого времени спокойно, сидя за книжкой, или перед теликом, или за моим рабочим компом. Я же находилась в суете Катькиных мероприятий и чувствовала себя ужасно виноватой, прислушиваясь к ее дыханию через пять-десять минут после окончания чтения вечерней книжки. Вдобавок Славка возобновил субботние дежурства. Оповестил он меня об этом как бы между делом, вылезая из машины перед воротами больницы:

– Надо ж бабла на первое сентября заработать.

Услышав эту новость, я целый день ходила поникшая, ведь уже успела привыкнуть к полноценным выходным.

Потихоньку продираясь сквозь пробки в конце рабочего дня, мадам Сорокина осуществляла вялые попытки как-то улучшить себе настроение. Разве Славка с Катрин плохо ладят? Нет. Все хорошо и ровно. Может быть, он и правда уделяет ей мало времени и внимания? Может быть, вообще она мало его беспокоит. Но, черт возьми, у него вообще не было детей, и он тупо не знает, как с ними обращаться. Хотя и это ерунда, ведь он даже оставался пару раз с Катькой один дома. Пару раз даже помог с уроками, пока меня не было. Радоваться надо: ребенок уже больше полугода не видит пьяного мужчину и батарею пивных бутылок на кухне. Ничего не скажешь, к хорошему быстро привыкаем, господа.

И все равно гадкие мысли одолевали независимо от моего желания.

Почему так быстро рванул на дежурства? Почему? Почему? Почему именно тогда, когда вернулась Катька? Теперь не ходим по дому без одежды, не едим пельмени, я опять провожу много времени у плиты и в детской комнате. Теперь нет возможности всю субботу валяться на одеяле, заниматься сексом, смотреть хорошие фильмы. Конечно, теперь суббота принадлежит операционному столу. И так оно должно быть: он же звезда, боженька ручки поцеловал. Черт возьми, разве Катьке плохо? Что за чушь!!! Невозможно вспомнить, когда она плакала последний раз.