В конце концов, лично меня выручало одно половое обстоятельство: ходить мне приходилось в основном по мужским ординаторским, так что при наличии эротичного настроения, плюс чуть больше дозволенного облегающей одежды – и суровые сердца смягчались, меня впускали на порог. Всякий раз я старалась как можно быстрее пробубнить заранее вызубренную сказку, вынуть из пакета несколько шариковых ручек в подарок и красочную политинформацию про наши лекарства. В конце визита, глядя прямо в глаза, я просто добавляла от себя: «Люди, сделано в Германии, поэтому работать должно по инструкции, а не по индийско-российским технологиям переделывания лекарственных средств». Это было, по крайней мере, честно.

Костя очень поддерживал меня на первых порах, не давая окончательно свихнуться от вопросов активных продаж и прочей хрени по зомбированию населения. Он пошел на повышение, стал начальником соседнего отдела и в месяц уже стоил шестьдесят тысяч. Эта новость являлась единственным фактом, вдохновляющим меня на подвиги. Мы пересекались в офисе пару раз в неделю и искренне радовались друг другу. Нас было много, человек сорок, бывших врачей в большом офисном помещении. Народ оказался в основном весьма знающий, с полным пакетом клинического мышления в голове. Какая же омерзительная вырисовывалась закономерность: получалось, кто думал и вообще чего-то хотел от жизни, тот шел искать новую дорогу. К огромному сожалению, в нашем офисе тусовалась не самая тупая часть людей в белых халатах.

Атмосфера в коллективе царила очень своеобразная: про текущую работу мы почти не говорили, никаких дебатов на волнующие темы не проводилось, никаких остервенелых обсуждений больного до двух ночи. Пустота ощущалась всеми. Цель – продать наши таблетки, глюкометры и прочее дерьмо. Выбор был небольшой: или примириться с условиями прикормившего нас капитализма, или, переплевавшись, идти обратно. В медицину. Как правило, этого шага никто не делал. Может, теперь было просто неловко, да и быстро привыкли спать по ночам, а в выходные использовать служебные авто для поездки на дачу или Финский залив. Кто-то уже дорос до решения насущного квартирного вопроса. Особенно интересно было наблюдать женские метаморфозы: с первых же зарплат покупались приличные туфли, сапоги, пальто (мадам Сорокина тоже не отставала от окружающих), все успокаивались, заплывали безмыслием, почему-то поправлялись и росли вширь. Даже я за неполные три месяца неожиданно обнаружила легкий жирок на животе, страшно испугалась и записалась в модный спортивный клуб. Время на него теперь тоже имелось. Все было, кроме больницы. Но об этом никто не говорил. Никто не говорил, как удушающе болезненно в первые месяцы еще получать звонки от больных… все реже и реже. По прошествии нескольких месяцев звонки или прекращались вовсе, или же несли в себе совсем другие вопросы: «Посоветуйте кого-то толкового. Куда бы, Елена Андреевна, обратиться теперь за консультацией?»

Славка с самого начала отнесся к переменам спокойно. Теперь мы видели друг друга намного реже, и это было хорошо. Каждый вечер проходил в ожидании его возвращения из больницы, очень приятно и волнующе. В этом и был нюанс: он приходил из больницы, а я с работы. Но все же нечестно покрывать красивый футбольный мяч грязной краской со всех сторон, и если быть откровенной до конца, то надо признать: с появлением приличного кошелька в моей сумочке ушла постоянная тревога. Да и сама сумочка теперь передвигалась на четырех колесах. Славка покупал еду и платил за жилье, на все остальное теперь тоже были деньги. В перспективе, конечно, стоял вопрос о своей квартире. Но пока я не поднимала эту проблему даже у себя в голове, так как провела на новой работе всего неполных три месяца. Как говорила Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».

В первое время меня все равно беспокоило отношение Славки к превращению доктора Сорокиной в офисный планктон с приличной зарплатой. В вопросах денег, а точнее, их перетекания из мужского кошелька в женский, я оставалась не очень компетентной. Как правильно себя позиционировать, совершенно не понимала. Страшно хотелось найти какой-то выход, способ сохранить Славкину мужскую гордость и самоуважение. Ведь теперь официально я зарабатывала больше, поскольку подношения больных калькулировать было невозможно. Во время моего проживания с Вовкой этот вопрос не стоял по причине того, что у меня почти полностью отсутствовали собственные финансы, да и Сорокин с самого начала установил правила распоряжения доходами и расходами. Я интересовалась финансами крайне редко и никогда не знала, сколько он зарабатывает на самом деле. Теперь же решение пришло само собой в процессе ежедневного сосуществования, и все свелось к простому: траты, которые я не собиралась вешать на уставшую спину доктора Сухарева, я не озвучивала, а просто делала их сама. Мне казалось, что таким путем я избегала неприятной комбинации зарабатывающей жены и мужа, парящего в небесах. Славка был высшей формой разума. Он оставался таким и дальше: исключением из правил, на высшей ступени развития, и никак не ниже. Приступы мозгокопания на эту тему преследовали меня не одну неделю, однако Славка сам закончил мои мучения примирительной шуткой на щепетильную тему:

– Ну, теперь вы с Костяном имеете ежедневную возможность согрешить втайне от окружающих. Прямо в этом своем дурацком офисе.

– Славка, ну что за идиотские приступы ревности?!

– Будто я не вижу, как он на тебя смотрит, семьянин хренов.

Вывод был однозначен: мое решение уйти из больницы ничего не поменяло в его голове. Лена Сорокина осталась для него Леной Сорокиной независимо от места работы. Главное, вечерние сумерки продолжали оставаться все такими же долгожданными для нас обоих. Славкина машина теперь использовалась только в будние дни и исключительно для транспортировки мужчины до операционной. Катьку перед школой я подвозила сама. Чтобы везде успеть, приходилось вставать на полчаса раньше Славки. Каждое утро я выходила из подъезда и бросала печальный взгляд на нашу старенькую «шестерку», несчастную и брошенную. В выходные мы активно использовали для личных нужд служебное авто, что, собственно, не возбранялось, если заправляешься своим топливом. Течение жизни как-то выровнялось, и каждый следующий день стал предсказуемым. Катька испытывала к Славке большую и в то же время поверхностную симпатию. Имея на языке все, что проносилось в голове, как-то за ужином она совершенно откровенно озвучила свою позицию в отношении новой жизни, уже успевшую окончательно сформироваться в детском сознании. Мы с большой скоростью расправлялись с одним из знаков неожиданно приплывшего достатка – большой пиццей. Славка после дежурства отработал еще полдня на отделении и теперь сметал кусок за куском с огромным удовольствием. Катрин при всем желании жевать на такой скорости не могла и сильно переживала за остававшееся количество продукта.

– Слава, ты ничего маме не оставишь и мне тоже.

– Не боись, я хоть и не самый удачный папаша, но последний кусок будет твой.

– Ты удачный папаша.

– С чего это?

– Ты не пьешь пиво. Только мало со мной играешь. Но папа тоже мало играл. Маме с тобой лучше, чем с папой. Она стала веселая, как ты.

– Ну ты прям меня совсем захвалила, девушка. Давай, что ли, искупать мои грехи теперь. Сыграем в дурака? Точно! У меня карты были в зеленом рюкзаке… Лен, не видела рюкзак, старый такой?