В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу,впереди 4-й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять местаколонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался слюдьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он самнамерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. КнязьАндрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свитуглавнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себявзволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно-спокойным, каким бываетчеловек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынчебыл день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, ноон твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были емуизвестны, насколько они могли быть известны кому-нибудь из нашей армии. Егособственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего былопривести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князьАндрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения,такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения ирешительность.

Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелкамежду невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение,там встретится препятствие, и «туда-то я буду послан, — думал он, — с бригадойили дивизией, и там-то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будетпредо мной».

Князь Андрей не мог равнодушно смотреть назнамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть,это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.

Ночной туман к утру оставил на высотах толькоиней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно-белымморем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска иоткуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направоогромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелисьвыступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, ивиднелось что-то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом иколесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массыкавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигаласьпехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска.Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехотаостановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что-нибудь задержалоее.

— Да скажите же, наконец, чтобы строились вбатальонные колонны и шли в обход деревни, — сердито сказал Кутузовподъехавшему генералу. — Как же вы не поймете, ваше превосходительство,милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя,когда мы идем против неприятеля.

— Я предполагал построиться за деревней, вашевысокопревосходительство, — отвечал генерал.

Кутузов желчно засмеялся.

— Хороши вы будете, развертывая фронт в видунеприятеля, очень хороши.

— Неприятель еще далеко, вашевысокопревосходительство. По диспозиции…

— Диспозиция! — желчно вскрикнул Кутузов, — аэто вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.

— Слушаю-с.

— Mon cher, — сказал шопотом князю АндреюНесвицкий, — le vieux est d`une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильноне в духе. ]

К Кутузову подскакал австрийский офицер сзеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора:выступила ли в дело четвертая колонна?

Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взглядего нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского,Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что егоадъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскомуадъютанту, он обратился к Болконскому:

— Allez voir, mon cher, si la troisiemedivision a depasse le village. Dites-lui de s`arreter et d`attendre mes ordres.[Ступайте, мой милый, посмотрите, прошла ли через деревню третья дивизия.Велите ей остановиться и ждать моего приказа. ]

Только что князь Андрей отъехал, он остановилего.

— Et demandez-lui, si les tirailleurs sontpostes, — прибавил он. — Ce qu`ils font, ce qu`ils font! [И спросите, размещеныли стрелки. — Что они делают, что они делают!] — проговорил он про себя, все неотвечая австрийцу.

Князь Андрей поскакал исполнять поручение.

Обогнав всё шедшие впереди батальоны, оностановил 3-ю дивизию и убедился, что, действительно, впереди наших колонн небыло стрелковой цепи. Полковой командир бывшего впереди полка был очень удивленпереданным ему от главнокомандующего приказанием рассыпать стрелков. Полковойкомандир стоял тут в полной уверенности, что впереди его есть еще войска, и чтонеприятель не может быть ближе 10-ти верст. Действительно, впереди ничего небыло видно, кроме пустынной местности, склоняющейся вперед и застланной густымтуманом. Приказав от имени главнокомандующего исполнить упущенное, князь Андрейпоскакал назад. Кутузов стоял всё на том же месте и, старчески опустившись наседле своим тучным телом, тяжело зевал, закрывши глаза. Войска уже недвигались, а стояли ружья к ноге.

— Хорошо, хорошо, — сказал он князю Андрею иобратился к генералу, который с часами в руках говорил, что пора бы двигаться,так как все колонны с левого фланга уже спустились.

— Еще успеем, ваше превосходительство, —сквозь зевоту проговорил Кутузов. — Успеем! — повторил он.

В это время позади Кутузова послышались вдализвуки здоровающихся полков, и голоса эти стали быстро приближаться по всемупротяжению растянувшейся линии наступавших русских колонн. Видно было, что тот,с кем здоровались, ехал скоро. Когда закричали солдаты того полка, передкоторым стоял Кутузов, он отъехал несколько в сторону и сморщившись оглянулся.По дороге из Працена скакал как бы эскадрон разноцветных всадников. Два из нихкрупным галопом скакали рядом впереди остальных. Один был в черном мундире сбелым султаном на рыжей энглизированной лошади, другой в белом мундире навороной лошади. Это были два императора со свитой. Кутузов, с аффектациейслужаки, находящегося во фронте, скомандовал «смирно» стоявшим войскам и,салютуя, подъехал к императору. Вся его фигура и манера вдруг изменились. Онпринял вид подначальственного, нерассуждающего человека. Он с аффектацией почтительности,которая, очевидно, неприятно поразила императора Александра, подъехал исалютовал ему.