нас. Мы сохраняем здоровье и мужество и пытаемся хранить честь Канады среди наших соотечественников в Рухлебене. Мы с нетерпением ждем того момента, когда снова вернемся в Канаду, чтобы внести свой вклад в работу по обустройству нашей страны».

Сообщение Белла было достаточно тонким, чтобы пройти цензуру, но в нем было все необходимое. Он писал о зарождающейся канадской идентичности как о достойной лояльности. До войны канадцы считали себя не столько «канадцами», сколько представителями своих провинций или «британцами». Но теперь можно было думать о верном служении стране, которая была «нашей» страной, отличной от Британии, но связанной с ней. Это была позиция, которую премьер-министр Борден поддержал на Парижской мирной конференции после войны.

Среди интернированных Рухлебена были будущие сотрудники британской разведки, в том числе Уоллес Эллисон, который позже служил в МИ-6 на немецко-швейцарской границе, и Джон Сесил Мастерман, который был одним из главных деятелей разведки, участвовавших в борьбе с нацистами во время Второй мировой войны. Для будущих агентов британской антинацистской разведки Рухлебен был четырехлетним тренировочным лагерем, финансируемым правительством Германии. Некоторые интернированные тратили время на драки, пьянство и азартные игры. Другие, такие как Белл и Мастерман, использовали годы, проведенные за колючей проволокой, чтобы укрепить тело и разум. Белл продолжал вести дневники на немецком, чтобы не потерять навык.

Будучи главой британской Системы двойного креста[31] во время Второй мировой войны, Мастерман организовал операцию, в которой участвовали шпионы самих нацистов, превращенные британцами в двойных агентов (с угрозой казни в случае отказа), чтобы убедить Гитлера в том, что высадка союзников, День Д[32], произойдет в Па-де-Кале, а не в Нормандии. Эта уловка сработала и обманула фюрера [3].

В конце февраля 1916 года Белл продемонстрировал свои познания еще в одной области, прочитав лекцию о сельскохозяйственных кредитах группе Рухлебена, известной как Банковский кружок. Этот опыт он приобрел, будучи членом семьи с разнообразными деловыми интересами в Приморских провинциях. Возможно, он уже обдумывал предстоящий план финансового спасения послевоенной Европы.

Тем временем Германия представила новейший боевой кошмар – огнемет – и выпустила более 100 000 снарядов, наполненных ядовитым газом фосгеном. Фосген пах свежескошенной травой и вызывал удушье. В Вердене, при новом наступлении Германии, генералы пихали солдат на передовую, как уголь в топку мчащегося поезда. И все же линии фронта почти не двигались. 300 000 человек были принесены в жертву ради очередной ничьей. Белл отметил, что Германию начало заражать недовольство. Правительство обещало быструю победу, а зашло в очередной кровавый тупик. Союзники всегда выигрывали тай-брейки, потому что у них было больше ресурсов, которые можно было бросить в огонь. Германия могла выиграть войну только в случае решительной победы на поле боя. Верден должен был стать этой победой. Когда атака провалилась, боевой дух страны начал падать. Народ страдал за якобы неизбежную победу, которая теперь казалась невозможной.

В начале апреля Белл прочитал в газетах, что левоцентристская партия Германии, социал-демократы, призвала положить конец войне и вернуться к довоенным границам. Это означало отказ от огромных завоеванных территорий. В начале войны, в 1914 году, канцлер Теобальд фон Бетман Гольвег заявил, что его страна сражается исключительно в целях самообороны, а не для расширения границ. Он согласился с тем, что вторжение в Бельгию было незаконным, но утверждал, что Германии было необходимо защитить себя от смертельной угрозы, исходящей от России. И как только угрозы стране не будет, Германия вернет Бельгию.

Но 5 апреля 1916 года канцлер заявил перед рейхстагом, что Германия оставит Бельгию себе. Он сделал вид, что ничего не изменилось: «Германия сражается только в порядке самообороны… Неужели кому-то кажется, что Германия жаждет территорий?» Левому парламентарию Карлу Либкнехту казалось. «Так и есть!» – утверждал он. Германия, продолжал Либкнехт, «нападала и душила» своих соседей и совершала военные преступления. После этого вываливания неприятной правды некоторые в правительстве готовы были придушить Либкнехта. Председатель ассамблеи созвал рейхстаг, чтобы приказать «предотвратить насилие над Либкнехтом» [4]. Иностранные газеты сообщили о выступлении Либкнехта, но в Германии цензоры заткнули ему рот. Он был непопулярным человеком в рейхстаге, но получил сотни писем от простых немцев, которым уже надоела война.

Правительство отказалось опубликовать отчет Либкнехта в прессе, но по сути признало его точку зрения. Конечно, теперь Германия боролась за то, чтобы стать богаче за счет приобретения новых территорий. Ну и что? Страна их заслужила, ведь она принесла столько жертв. Это признание нанесло серьезный удар по престижу правительства. В начале войны народ поверил обману, но не из собственной аморальности. Правительство заявляло, что их соотечественники массово гибли во Фландрии, потому что якобы защищали Германию от иностранной агрессии. Но теперь общественность узнала, что это Германия была агрессором, и боролась за завоевание невинной Бельгии. Война обогащала военных промышленников и коррумпированный режим и уничтожала, морила голодом и доводила до нищеты всех остальных.

Итак, немецкая армия была парализована под Верденом, пусть Бетман Гольвег и заявлял, что победа неминуема. К концу 1916 года страна сильно оголодала и обеднела. Почти 2 000 000 немецких солдат были убиты, и еще миллионы искалечены.

Белл знал, что, хотя формально кайзер Вильгельм II обладал почти абсолютной властью, он обычно делал то, что ему говорили военные, подчинявшиеся генералу Эриху Людендорфу. Но конституция Германии обнаружила уязвимость и Вильгельма, и Людендорфа: рейхстаг мог сократить новые долги для финансирования войны. Если бы это произошло, боевые действия бы просто прекратились.

1 июля 1916 года британцы, канадцы, французы и их союзники атаковали хорошо укрепленные немецкие позиции на реке Сомме на севере Франции. Все началось с величайшего артиллерийского обстрела в истории. Вскоре в бою погибли сотни тысяч солдат. И снова линии фронта почти не двигались.

Ефрейтор Адольф Гитлер служил на Сомме в качестве посыльного немецкого полка и обычно находился в нескольких километрах от линии фронта. Это позволило ему проводить время с прусскими офицерами-милитаристами, которые хотели продолжать войну, несмотря на жертвы, и со своей любимой собакой Фухсль (Лисенок), английским терьером, который забрел с британской стороны на нейтральную территорию, преследуя крысу.

В субботу 7 октября разорвавшийся снаряд повредил Гитлеру левую ногу. Его эвакуировали в Мюнхен, но он умолял позволить ему вернуться к любимому делу. Оно впервые дало Гитлеру ощутить пьянящий вкус власти. Люди должны были делать то, что им велел листок бумаги в его руках. В сравнении с этим требования жестокого отца, Алоиса, были ничем [5]. И Гитлер испытал это чувство в грандиозном, потрясающем воображение масштабе.

Гитлер дважды отказывался от повышения по службе с большей